Украинский нацизм. Исторические истоки - Вардан Эрнестович Багдасарян

Есть, впрочем, мнение, что первый памятник Шевченко был возведен еще в 1881 году в Форте-Александровском в Казахстане, который в настоящее время называется Форт-Шевченко.

«Апостол» украинского национализма Тарас Григорьевич Шевченко мечтал стать русским поэтом и художником. Предметом вожделений для него являлось вхождение в круг признанных представителей русской культуры. Для него, крепостного крестьянина, русская культура означала не иную культурную общность, а принадлежность к элитарному уровню, сопряженному с государственным литературным языком. Украинское, как и орловское или вологодское, воспринималось как народное, диалектное, провинциальное. Русское формировалось как надстоящий над всеми ними уровень цивилизационногосударственный. На этот уровень и мечтал первоначально подняться Шевченко. И идентично он был русским человеком. Тарас Григорьевич вел «Дневник». В отличие от стихотворных произведений, он был предназначен для личного пользования. Так вот «Дневник» апостола украинства велся не на мове, а на «проклятом» русском. Проживал украинский поэт большую часть своей жизни не в любимой Украине, где вполне мог бы поселиться, а в имперской столице — Петербурге. В желании стать русским поэтом Шевченко отговаривали его петербургские покровители, признанные российские литераторы. Он был им интересен не как классический поэт, а именно народной колоритностью и народным же протестом против самодержавия. Петербург в этом смысле и создал апостола украинства.

Смелые изобличения Шевченко царя, царской фамилии и вельмож приобретают другое значение при изучении биографии поэта. Часто он клеймил в стихах тех, кому был обязан по жизни. И не просто клеймил политически, а оскорблял в формате мужицкого сквернословия. Доставалось от Кобзаря и Брюллову, и Жуковскому, и Гоголю, и Вильегорскому, и Владимиру Далю — все они являлись для него царедворцами. А между тем среди обличаемых им так называемых царедворцев были и те, кто принял непосредственное участие в его судьбе, в освобождении из крепостной неволи, в предоставлении права во время солдатской службы ночевать не в общей казарме с солдатами (близость «солдатни» «народного поэта» сильно напрягала). Чувства благодарности к кому-либо Тарас Григорьевич не испытывал. Не испытывал он его и к царской фамилии, хотя было за что. Астрономическую сумму за выкуп Шевченко из крепостного состояния (2500 рублей), назначенную помещиком Павлом Энгельгардтом, внесла императорская фамилия. У помещика были свои резоны. Он вложил средства в обучение Тараса и хотел сделать из него дворового живописца. Деньгами Энгельгардта, внучатого племянника князя Потемкина-Таврического, было не удивить. Он входил в круг богатейших людей Украины. Только в Киевщине в его распоряжении находилось 18 тысяч душ крепостных. Энгельгардт, безусловно, не хотел отпускать Тараса, а потому и назначил за него неподъемную сумму. Ажиотаж вокруг крепостного только укреплял его в понимании, что имеет место особый случай. Петербургские художники и поэты помогли молодому дарованию: Брюллов нарисовал портрет Жуковского, выставленный на аукцион, и деньги от продажи картины должны были пойти на выкуп. Но саму сумму внесла царская семья. Чем отплатил Шевченко? Он бранит императора, к чему Николай I отнесся с иронией. Но ругает бывший крепостной и выкупившую его императрицу, высмеивает ее физические недостатки (в частности, приобретенное после 14 декабря 1825 года — восстания декабристов — нервное трясение головой, худобу ног, что было совсем непристойно).

Вот соответствующий фрагмент из комедии Шевченко «Сон»:

Сам по залам выступает,

высокий, сердитый.

Прохаживается важно

с тощей, тонконогой,

словно высохший опенок,

царицей убогой,

а к тому ж она, бедняжка,

трясет головою.

Это ты и есть богиня?

Горюшко с тобою!..

За богами — бары, бары

выступают гордо.

Все, как свиньи, толстопузы

и все толстоморды!

Норовят, пыхтя, потея,

стать к самим поближе:

может быть, получат в морду,

может быть, оближут

царский кукиш!

Хоть — вот столько!

Хоть пол фиги! Лишь бы только

под самое рыло.

В ряд построились вельможи,

в зале все застыло,

смолкло… Только царь бормочет,

а чудо-царица

голенастой, тощей цаплей

прыгает, бодрится.

Долго так они ходили,

как сычи, надуты

что-то тихо говорили,

слышалось: как будто,

об отечестве, о новых

кантах и петлицах,

 о муштре и маршировке.

А потом царица

отошла и села в кресло.

К главному вельможе

царь подходит да как треснет

кулачищем в рожу.

Облизнулся тут бедняга

Да — младшего в брюхо!

Только звон пошел. А этот

как заедет в ухо

меньшему, а тот утюжит

тех, что чином хуже,

а те — мелюзгу, а мелочь —

в двери!

И снаружи

как кинется по улицам

и — ну колошматить

недобитых православных!

А те благим матом

заорали да как рявкнут:

«Гуляй, царь-батюшка, гуляй!

Ура!.. Ура!.. Ура-а-а!

Художественное качества такого рода творчества, конечно, весьма сомнительно. Остается удивляться, как это удалось выдать за гениальную поэзию. Но факт нанесенного оскорбления царице как женщине здесь налицо. Удивительно, но император, ознакомившись с сим произведением, никак не реагирует. Комедия Шевченко была написана в 1844 году, а по делу Кирилло-Мефодиевского общества он был привлечен только в 1847-м. Возмущен творчеством Шевченко был даже В. Г. Белинский, сам находившийся в оппозиции к самодержавию, но считавший, что украинский поэт переходит границы приличия. «Наводил я справки о Шевченке, — писал критик своему приятелю Павлу Анненкову, — убедился окончательно, что вне религии вера есть никуда негодная вещь. Вы помните, что верующий друг мой говорил мне, что он верит, что Шевченко? человек достойный и прекрасный. Вера делает чудес? творит людей из ослов и дубин, стало быть, она может и из Шевченки сделать, пожалуй, мученика свободы. Но здравый смысл в Шевченке должен видеть осла, дурака и пошлеца, а сверх того, горького пьяницу, любителя горелки по патриотизму хохлацкому. Этот хохлацкий радикал написал два пасквиля? один на г<осударя> и<мператора>, другой? на г<осударын>ю и<мператри-ц>у. Читая пасквиль на себя, г<осударь> хохотал, и, вероятно, дело тем и кончилось бы, и дурак не пострадал бы, за то только, что он глуп. Но когда г<осударь> прочел пасквиль на и<мператри>цу, то пришел в великий гнев, и вот его собственные слова: «Положим, он имел причины быть мною недовольным и ненавидеть меня, но ее-то за что?» И это понятно, когда сообразите,