Байки негевского бабайки - Пиня Копман

были дым, и мрак и свет

и было "Да" и было "Нет"

Лежу босой, но в простыне

в саду, каком-то незнакомом

и бледный всадник на коне

(я наяву или во сне?)

и вот сползаются ко мне

сто тысячь мелких насекомых

и лезут в голову слова

"Прощай навек" "Всегда с приветом…"

Из глаз слеза на рукава

и прорастает голова

корявой яблоней при этом.

Петух кричит "Кукареку!"

и это значит — я не сплю

Но сам сижу я на суку

и под собою сук пилю

и этот странный бред терплю.

Конечно, я сошел с ума.

Я это четко сознаю

А яблоня растет сама

все совершенно как в раю.

Укоренившийся в мозгу

ствол и коряв и узловат

и лампа в десять тысячь ватт

готовит из меня рагу

но я лежу на берегу

и медленно жую салат

поскольку глуп и простоват

и слышу голос, вроде мой

"Ах дяденька домоуправ

я просто мимо шел домой

я совершенно ни при чем

не я разбил окно мячем

но сознаю, я был неправ"

А тут несчастная вдова

сама жива едва-едва,

(постой, разведен я давно

и разве я разбил окно?)

в платочке черном голова

но хороша еще чертовски,

платочек мнет по стариковски

и сын стоит в плаще ментовском,

бормочет добрые слова.

А вот, пожалуйста, друзья

"Мы провожаем в дальний путь…"

Постойте, братцы, вот он — я

Ведь я живой еще чуть-чуть!

Эй, Игорек, я не пойму -

ты что, оставил Колыму?

Кого ты лечишь?!

Ах, отпуск првести в Крыму?

И вот он нищего суму

одел на плечи.

Но солнца луч уже потух

и третий раз кричит петух

и Сатана кончает бал

В финале рукоплещет зал

и синий занавес упал

и гаснут свечи.

***

Концептуальное искусство и финансы

Жить в пещере, братцы, очень грустно.

Потому-то (так сдается мне)

в неолите родилось искусство -

пенье и тушеная капуста,

танцы и рисунки на стене.

Мамонта разделав со сноровкой

вождь позвал художника в лесок:

— Ты мне наколи татуировку,-

я тебе дам хобота кусок.

Горько ждать за творчество расплаты

от вождей и всяческой шпаны.

Только для искусства меценаты

больше вдохновения нужны.

Танцевала девочка нагая,

чтоб лишить пророка головы

и Гомер, гекзАметры слагая,

тоже меркантилен был (увы!).

Ну а меценаты в связке этой,

тратясь на созданье красоты,

получали статуи, портреты,

оды, панегирики, сонеты

(то, что нынче мы зовем "понты")

Как насчет религии, морали,

не скажу. Но только знаю я:

кое-что в искусстве понимали

всякие князья или графья.

и могли легко загнать в могилу

(как бы вроде мстя за красоту)

если бы какой-нибудь педрила

попытался впарить им туфту.

А потом родился век двадцатый -

очень прогрессивен и хорош.

Вылезли на свет скоробогаты

все в понтах, а вкуса- ни на грош.

Слухи ходят как там было дело

(написать-так вышел бы роман):

пена от искусства захотела

нуворишам облегчить карман.

Галерейщик, критик и мошенник

даже не прикрыв бесстыдных глаз

сняли как-то с писсуара ценник

чтоб загнать дороже в сотни раз*.

* Марсель Дюшан «Фонтан» (1917)

Все узнали с этого момента:

будь хоть унитаз, хоть гуанО-

ежели лежит на постаменте,

значит — очень ценное оно.

Бездари ходили в хороводе,

радостно плясали гопака:

можно не работать на заводе,

и валять до смерти дурака.

Не учись- зачем таланту ксива?

Сляпай что угодно, не тяни.

Критик-друг придумает красиво

объясненье для любой фигни.

Опустели скобяные лавки.

Брали все — от сеялок до клизм.

Тридцать богачей погибли в давке -

покупали "концептуализм"

Сладких сказок пестрые буклеты

перегородили неба синь.

Слава! Слава критикам- эстетам.

А искусству старому — аминь!

***

На триптих черных фигур Малевича

Грязь черна. Проста, как клизма..

Все обделано уже.

Черен мир супрематизма.

Он внутри огромной Же.

Кто-то воет восхищенно:

До чего дошел прогресс!

Праздник духом извращенных

отвращенных от небес

Гурт, гонимый пастухами

повредившихся в уме.

Критик ржет над лопухами.

А "народ" опять в дерьме

***

Старый дом

Дом почти в центре города гордо стоял,

капитальный, высокий и стройный.

Архитектора мягко сослал трибунал.

Он схоронен в Туркмении знойной.

Много добрых людей жили радостно в нем,

лишь менялись жильцы и жилицы,

и, надёжный, терпел, как положено, дом

всех, кто послан был в нем поселиться.

Пусть не крепость, но тоже надежный весьма,

лишь местами потрескалась лепка.

Не годами считают свой возраст дома.

Век — не старость для строенных крепко.

Подрастала в округе домов вертикаль,

повинуясь неведомой силе,

и колонны машин, захлестнув магистраль

то гудели, то просто чадили.

Сэкономил чуть-чуть муниципалитет

и торец скрыл брандмауэр «Guinness».

Но менялся насельников менталитет.

и, увы, не на плюс, а на минус.

Этот, с пятого, с пьяни, три раза подъезд

Заливал, несмотря на скандалы.

Мат и граффити страсти и чувственных мест

рисовали на стенах вандалы.

Днем менты разгоняли в округе бродяг,

Но попозже, по легитимистски,

на площадках ширялись и пили шмурдяк,

проявлялись бичёвки и вписки.

А в подвале детишки игрались огнем,

в стойких запахах гари и гнили.

Тараканы, совсем не стесняясь, и днем

часто в гости друг к дружке ходили.

И скандалы, и драки с ломаньем дверей,

Что не портило в целом фасада.

Те, кто мог — те махнули хвостом, и скорей

прочь бежали из этого ада.

Невезуха бурлила, как замкнута в круг,

Добрых слов и призывов не слыша.

Ну, и дом (ведь не старый еще), — только вдруг

стали трескаться стены и крыша.

Так зачем я, подсохший гнойник шевеля,

Так пространно гуторю, стеная?

Этот дом — он как наша старушка Земля.

Но куда убегать — я не знаю

***

Век бурлеск

Конец августа 1920 г

Век стиптизеров. Век бурлеск.

Пустых орехов звонкий треск

Шутов кривлянья фатовские.

И Правда бита и крива.

Ломает мельницы людские.

Но мелют Божьи жернова…

Двадцатый год. Тяжелый год.

Он полон боли и невзгод.

С каким веселием на сердце

встречали мы его приход.

А оказалось — это scherzo*

печальный глупый анекдот.

–

scherzo — шутка (итал)

–

Но издалёка к нам бредет

прекрасный двадцать первый год.

Без всяких карантинных бредней

Спокойный, без пустых хлопот

Ну пусть, как минимум, безвредней:

жар летом, а зимою лед.

И чтоб весною — соловей.

Жить веселей и здоровей.

Чтоб не