Вор весны - Кетрин Макдональд

— Нет, — говорит он. — Вовсе нет. Но это все, что я могу тебе сказать, и я прошу тебя никому больше не рассказывать.

— Хорошо.

— Спасибо.

Он делает долгую, тяжелую паузу, вырпжение его лица жесткое, как железо. Интересно, собирается ли он вообще заговорить, или молчание следует нарушить мне.

— Я не проклят, — повторяет он, — но быть Аидом сопряжено с определенными условиями. У меня много власти, гораздо больше, чем у большинства членов Верховного Двора, но цена этого такова, что я могу ступать на смертную землю только два раза в год. Самайн — один из них.

— И… и до того времени, ты застрял здесь, внизу?

— Да.

— Один?

— Ну, с этими парнями, конечно.

Псы на дюйм продвигаются вперед и жмутся тремя мордами к его лицу.

— Ты выбрал это?

— Что?

— Ты сказал, это титул… он наследуется? Как это работает?

— Предыдущий лорд или леди может отметить кого-то своим преемником, — он оттягивает левый рукав. Под кожей вырисовывается маленькая черная метка — увенчанный короной череп, окруженный перьями. — Она отмечает меня как нынешнего правящего лорда. Обычно выбирают своих детей. Она достается старшему, если никого не выберут. Другой способ получить власть — убить предыдущего правителя.

Холод пробирает меня до костей.

— И… и как ты…?

— Предыдущий Аид был моим отцом, — говорит он. — Но мужчина, занимающий сейчас место Ареса, является его старшим сыном.

— Тогда, он выбрал тебя, или…?

— Я убил своего отца?

— Да.

Он внимательно смотрит на меня.

— Что ты об этом думаешь?

Все, что я знаю, — это то, что я хочу думать. И, мне кажется, я знаю, что он хочет от меня услышать. Он хочет, чтобы я увидела то, чего не видят другие, посмотрела за пределы домыслов и слухов.

— Я… думаю, если ты это сделал, у тебя должна была быть причина. Хотя я не понимаю, почему ты не можешь мне сказать, в чем эта причина.

Аид выдыхает, на его лице промелькает вспышка облегчения. Она исчезает в считанные секунды, и он не встречается со мной взглядом.

— Я убил его, потому что он, вероятно, уже умирал, и Эметрия сказала мне сделать это.

— Она… она, что? — моя голова закружилась. — Почему ты…

— Было время, когда я сделал бы для нее все, что угодно.

— Что… что произошло?

— Эметрия добрее, чем многие члены Верховного Двора, и все же она одна из них. Интриганка, которая использует людей в своих целях.

— А ты?

Он резко поворачивается ко мне.

— Ты не один из них?

— Надеюсь, что нет, — говорит он, — но дай мне столетие, тогда и посмотрим. Как там говорил Ницше? «Либо ты умираешь героем, либо живешь до тех пор, пока не станешь злодеем».

— Это Бэтмен, — говорю я ему. — Хотя Ницше говорил нечто подобное, — я так думаю. Не уверена, это звучит так, как мог бы сказать Ницше, судя по тому, что мой отец несколько раз цитировал его.

Аид не смеется, его взгляд приковал к бесконечной точке на лестнице. Каждый мускул в нем, кажется, накалился до предела.

— Это прекрасная цитата, и она вполне применима к нам. Самые старшие, как правило, самые жестокие.

— Тогда ты, должно быть, молод.

— Звучит почти как комплимент.

— Почти.

Он откидывается на ступеньки. По его лицо пробегает мимолетное подобие улыбки.

— А ты… ты сожалеешь о том, что Эметрия заставила тебя сделать? — спрашиваю я. — Жалеешь, что пришел сюда?

— Может, это было и к лучшему, но не всегда. Я скучаю по миру смертных. Он грязный и громкий, но даже для земли лжецов, он странно реален, — говорит он как человек, проведший там много времени, и в его глазах светится искренность. Он не может лгать, но преуменьшает, насколько ему нравится тот мир.

— Подожди, — говорю я, — ты сказал, что можешь посещать мир смертных только два раза в год, но после Самайна ты пошел к моему отцу…

— Да.

— Но… разве это не твои два раза?

— Да.

Приходит странное осознание. В моем животе бурлит нечто странное между паникой и благодарностью.

— Ты потратил свой единственный оставшийся день, сделав это для меня?

— Ну, а что еще мне оставалось делать?

— Спасибо.

Аид отмахивается.

— Это пустяк.

— Это не пустяк, — настаиваю я, — си спасибо тебе.

Затем, не задумываясь, я наклоняюсь и целую его в щеку. Его кожа теплая под моими губами, и мои губы покалывает, когда я отстраняюсь. Я стараюсь не касаться его.

Глаза Аида расширяются. Он выглядит более шокированным, чем когда я дала ему пощечину. Он зависает так с минуту, словно животное, попавшее в силки, и я резко встаю.

— Пойдем прогуляемся в саду, — говорю я.

— Что? Зачем?

— Ты расстроен, а сад спокойный и красивый и может помочь тебе унять это чувство.

— Я…

— У тебя есть веская причина не делать этого?

Он делает паузу.

— Да, — говорит он, — но, думаю, я предпочел бы проигнорировать их.

Он берет меня за руку и встает, не отпуская. Я тоже не отпускаю его ладонь и стараюсь не думать о тепле и весе его пальцев, переплетенных с моими, пока мы не оказываемся на поляне, и они не отпускают меня.

Я пританцовываю вперед, сквозь облака мерцающих бабочек, срывая цветы с сине-зеленой травы и сплетая их в корону, которую навязываю ему. Он убирает чарами свою золотую корону, настаивая, что моя лучше. Мы проплывем по лугам, мимо деревьев, спускаясь к водопаду. Я задираю юбки, снимаю сандалии и опускаю ноги в воду.

— Знаешь, когда я здесь, внизу, не так скучаю по миру смертных, — говорю я ему. — Я, конечно, скучаю по папе и своим друзьям, но трудно скучать по Лондону, когда ты рядом с таким местом.

Аид садится,