Воспоминания: из бумаг последнего государственного секретаря Российской империи - Сергей Ефимович Крыжановский

составлении проекта в состав Холмской губернии выделены были лишь местности, в которых население сохранило русский национальный облик и в большинстве было православным на деле, а не только на бумаге, и где, следовательно, при помощи некоторых мер культурно-административных можно было закрепить их связь с Россией; те же местности, в которых население было ополячено и окатоличено явно или тайно, были оставлены за Польшей. Последовательность требовала, чтобы одновременно с сим к Польше были прирезаны взамен отделяемых частей Седлецкой и Люблинской губерний прилегающие части Гродненской губернии, а именно некоторые местности Бельского и Белостокского уездов, населенные поляками, чем достигалась бы основная цель размежевания. Но Столыпин на это не решился, опасаясь подвергнуться нападкам со стороны националистических кругов, которые сочли бы недопустимой уступку Польше земель, официально к ней не принадлежавших.

Это было первое отклонение от первоначально намеченных целей; за ним последовали и другие.

Когда дело было внесено в Думу, кажется, уже в конце 1909 года, и поступило на рассмотрение избранной ею комиссии, предположенный правительством объем Холмской губернии подвергся сильной критике со стороны преобладавших в составе комиссии представителей национальной партии. Избранный докладчиком по делу Н. Н. Чихачев, человек очень старательный, но узкий и одержимый манией величия, прочитав кое-какие книги по истории края и объехав наскоро его пределы, выступил с рядом предположений о расширении границ будущей губернии, основанных на соображениях об историческом значении того или иного населенного пункта как памятника русского владения краем. На основании этих соображений комиссия стала расширять пределы будущей губернии, включая в состав ее разные местности, связанные с тем или иным историческим воспоминанием, начиная от времени Владимира Святого. И так как на стороне этой мысли стояло большинство членов комиссии, члены же ее – поляки – заняли в отношении проекта позицию непримиримую вообще, то все предложения принимались. Мне пришлось присутствовать в комиссии, представляя правительство, но так как от Столыпина даны были указания не идти вразрез с желаниями националистов, то приходилось молчать, и в результате намечены были такие границы новой губернии, при которых русское, то есть православное, население оказалось в меньшинстве, не превышавшем 30 процентов. И так как в составе большинства находились все экономические влиятельные группы и многочисленные в том крае польские помещики, то русское меньшинство было осуждено на постоянное поглощение. Таким образом весь смысл меры, с какой бы точки зрения на нее ни смотреть, сводился на нет, и она как бы выражала собою лишь одно стремление во что бы то ни стало урезать пределы Польши.

Проект был принят в этом виде как Государственной думой, так и Государственным советом уже после смерти Столыпина. Возлагавшихся на этот закон ожиданий он, конечно, не оправдал, тем более что, как впоследствии выяснилось, православное духовенство, агитируя среди населения в пользу подачи прошений о выделении края из состава административной Польши, не скупилось из-под полы на самые широкие земельные обещания, которые в конце концов принесли лишь разочарование.

Следующей мерой, задуманной Столыпиным для укрепления административного строя империи, закончившейся его отступлением перед встреченными препятствиями, были предположения о преобразовании губернского и уездного управления. Сущность этих проектов, получивших окончательную редакцию под личным руководством Столыпина, хотя в большей части унаследованных от прошлого, и которым он придавал с полным основанием весьма крупное значение, сводилась к объединению всего управления в губерниях под руководством губернатора, которому проект присваивал значение агента правительства, а не представителя верховной власти, каковым губернатор являлся по букве закона, давно, впрочем, утратившего практическое значение; с другой стороны – к изменению постановки уездного правления в смысле объединения многочисленных уездных присутствий в одно целое с назначением во главе их и уезда начальника оного и установлением в то же время правильной системы административной юстиции. Вместо потерявшего свое значение уездного предводителя дворянства предполагалось поставить во главе уезда уездного начальника, назначаемого министром внутренних дел и объединяющего в своем лице руководство как уездными присутствиями, так и уездными властями, нечто вроде супрефекта во Франции или ландрата в Германии. Мера эта, как было выше отмечено, вызывалась давно назревшей потребностью, так как при существующем порядке правительство лишено было на местах действительной власти.

Шаг этот представлялся рискованным, ибо вооружал против Столыпина объединенное дворянство, оскорбленное мыслью о потере привилегированного положения, которое оно привыкло занимать в местном управлении. Но он был необходим, если правительство хотело удержать в своих руках порядок в стране. Дворянство, начавшее утрачивать значение с освобождением крестьян, когда оно лишилось не только имущества, но и влияния, к концу царствования императора Александра III из положения элемента, поддерживавшего престол, перешло уже на положение государственного призреваемого. Оно требовало для поддержания внешности и видимости непрерывных вспомоществований в той или иной форме из средств государственного казначейства и становилось тунеядцем. Между тем, окружая престол и занимая первое место в уездном управлении, оно оттесняло другие классы населения, поднявшиеся на уровень реальной силы.

Мне пришлось председательствовать при рассмотрении этих проектов в Совете по делам народного хозяйства. О первом из них и о свойстве возникших по нему затруднений я упоминаю подробно в другом месте. Что касается управления уездного, то препятствия заключались, как легко было предвидеть, в оппозиции дворянства. Оппозиция эта имела своим главой А. Д. Самарина и велась главным образом за кулисами, вне заседаний Совета, так как против цифр открыто спорить нельзя. А цифры были оглушающие. Из собранных к рассмотрению дела в Совете данных о деятельности уездных предводителей дворянства выяснилась картина, которая даже для нас, чинов министерства, была неожиданностью. Во всей империи (не считая, конечно, предводителей в западных губерниях, которые как чиновники на жаловании, назначаемые правительством, несли службу исправно) оказалось только два уездных предводителя, один Крестецкого уезда Новгородской губернии, другой – не помню какого, которые не пропустили в течение года ни одного заседания состоявших под их председательствованием присутствий. В дальнейшем кривая посещаемости круто шла на понижение, и оказывалось, что лишь менее половины предводителей исполняли до 50 % своих обязанностей; около же трети совершенно их не исполняли, и около половины не жили в пределах своих уездов, бывая в них лишь наездами. Цифры эти были до такой степени неудобны, что Столыпин распорядился не давать им в Совете огласки, и дело ограничилось словесным докладом мною собранию некоторых общих данных, хотя, конечно, из-под руки все знали, в чем дело.

Предположения были одобрены большинством членов Совета по делам местного хозяйства, но под натиском дворянской оппозиции Столыпин отказался от мысли дать ему ход, и проект был спрятан под сукно. Все осталось по-старому, но с этих пор и политика Столыпина пошла под гору и стала