Пустующий трон - Кен Лю

искусства Дара. Пэкьу считает, что я смогу узнать тайны боевых орудий и помочь Укьу-Тааса отбить вторжение дара.

– А ты этого хочешь?

– Нет! – Он и сам удивился своей горячности. – Но я сделаю это, если ты хочешь.

– Не могу сказать, как будет правильно, – ответила Гозтан. – Меня ведь на самом деле там нет. Ты говоришь со мной во сне, и я не в силах сообщить тебе ничего такого, чего ты и сам не знаешь.

Разочарование ударило его, будто боевая палица. Кинри пошатнулся, но устоял.

– Скажи, чего хочешь ты сам, – попросила Гозтан, когда он опомнился.

– Я хочу… быть с Одуванчиком.

Гозтан рассмеялась:

– А кроме этого? Я знаю, что ты переживаешь за нее и друзей. Чего еще тебе хочется?

Кинри решил рассказать матери обо всем, о чем прежде не решался упоминать вслух.

– В Дара гораздо больше мирных изобретений, чем военных. Я хочу изучить их и помочь Укьу-Тааса. Мирные искусства помогут найти гармонию с коренными жителями.

– Каким образом?

– Не знаю. – Юноша огорченно помотал головой. – Но нельзя следовать идеям Кутанрово. Твои гораздо лучше. Это то, чего хотел пэкьу-вотан. – Он не стал упоминать, что сомневается в последних словах.

– Поэтому ты и пошел учиться к Рати Йере?

– Да.

– Мы все поступаем так, как велит наша природа, – кивнула Гозтан. – Но иногда вся жизнь уходит на то, чтобы эту природу понять.

Кинри хотел, чтобы мать объяснила ему, что имеет в виду, но она вскинула руку.

– Времени у нас в обрез. Идем, я покажу тебе, как играть на трубах Пэа.

– Зачем?

– В Дара много красот, – сказала Гозтан, – но не забывай, что льуку превыше всего ценят голос. Жизнь рождается из дыхания, голоса и слуха. Чтобы хорошо играть на трубах Пэа, нужно научиться слушать свое сердце и петь звучащую в нем песню. Трубы усиливают твое внутреннее дыхание, равно как этот сон усиливает твои глубинные сомнения.

Гозтан показала сыну, как пользоваться мундштуком, как при помощи него получается горловое пение. В реальной жизни Кинри не раз видел, как по праздникам играют на трубах Пэа, но сам никогда не пробовал. Однако во сне он без особого труда научился, как будто играл всю жизнь, а мундштук был частью его самого. Наверное, помог недавний урок игры на цитре, что ему дала Одуванчик. Музыка есть музыка.

Кинри набрал в грудь побольше воздуха и выдохнул. Он пел о своих сомнениях насчет истины, о тоске по дому и родному очагу, о волнении, что испытывал всякий раз, когда видел Одуванчика или слышал ее голос, о тревоге за Лодан, Мати, вдову Васу и «Великолепную вазу», о восторге, с которым изучал каждую деталь изобретений Рати.

Пока он дул в мундштук, мать стояла рядом и давила на накачанный пузырь. Из труб вырывалась мощная, торжественная музыка. Она ощущалась не столько ушами, сколько костями, и все тело Кинри вибрировало в такт, как будто его несли на крыльях гаринафины.

К восторженной радости примешивались тоска и грусть, когда он видел, с каким удовольствием мать слушает его игру.

Посмотрев вниз, юноша заметил, как кожа на мундштуке натягивается и дрожит, когда он тянет трубу. Мундштук, изготовленный из рога, был шишковатым, с более тонкими сегментами между шишками. Пузырь то надувался, то сжимался вокруг трубы, напоминая об узловатой веревке в руках шамана-рассказчика, равно как и о веревке, протянутой между заостренными шестернями в кресле Рати…

Вечер того дня, когда состоялся второй кулинарный поединок

Кинри прибежал на кухню посмотреть, как обстоят дела. Тележки выстроились у заставленного тарелками стола, словно быки на водопой. Подъезжая к столу, каждая тележка останавливалась. Мати приветствовала котиков, собачек, мартышек, птичек и мышек, кормила их, после чего рассматривала сложенные в тележку восковые таблички. На каждой из них рукой Одуванчика были вырезаны стилизованные изображения двух закусок, и гости просто отмечали желаемое. Мати клала тарелки на тележку и отправляла ее к Рати, дожидавшейся на следующей станции.

Рати тоже осматривала таблички, чтобы узнать, какой стол сделал заказ, и снимала со стены длинную толстую веревку, помеченную соответствующим номером.

Номера совпадали с номерами столов. Рати протягивала веревку в отверстие сбоку тележки и закручивала ее с помощью рычага, пока конец веревки не появлялся с противоположной стороны.

Веревки были шишковатыми, с узелками всевозможных размеров и множеством неравномерных насечек. Каждая веревка представляла собой карту маршрута, который тележка должна была проделать к столу и обратно. Разные узелки означали повороты в различных направлениях, а насечки отмечали число оборотов колеса.

Протянутые сквозь тележку веревки приводили в движение пару шестеренок, поджимаемых пружинами. Веревка с насечками как бы заменяла зубчатую рейку, обычно используемую в передаточных механизмах. Благодаря веревке шестеренки наматывали шнуры на независимые оси. Цепляя шестеренку, узлы смещали ее с изначальной позиции, благодаря чему срабатывали специальные хвататели, вставляющие клинышки в оси и меняющие направление намотки шнуров.

Другими словами, передаточный механизм считывал карту с веревки, когда та проходила сквозь тележку, и записывал маршрут, наматывая шнуры на оси.

– Похоже, все работает, как и задумано, – с облегчением произнес Кинри и помчался помогать наставнице: надо было пополнить запасы песка для тележки со старомодным гиревым механизмом.

– Я столько лет делала эти тележки, но даже не думала обучать их самостоятельно считывать карты, – со смехом сказала Рати. – Ты уже значительно улучшил мое изобретение.

Несколькими днями ранее, когда Кинри пришел к старой женщине с предложением, она поначалу отнеслась к нему весьма скептически. Кинри не мог толком объяснить, каким образом на него снизошло озарение – это выдало бы его с головой. Но во сне он вдруг увидел ключ к успеху: узелки на память, что завязывали шаманы льуку, напомнили о веревке-карте, а трубы Пэа помогли представить механизм, которым можно было бы управлять, проводя сквозь него узелки и насечки…

Юноше пришлось соорудить несколько пробных моделей, чтобы убедить наставницу. Когда было доказано, что замысел работает, они научили плотников Види копировать нужный механизм, а сами принялись вязать веревки-карты для каждого стола.

Когда Рати заканчивала инструктировать тележку, то отправляла ее обратно в ресторан с блюдами для нужного стола. Тележка доезжала прямо до стола и утыкалась в него, после чего останавливалась. От удара отверстие для песка временно закрывалось. Когда гости забирали тарелки и подтверждали получение заказа (по желанию они также могли покормить «водителя»), то отмечали это все на тех же восковых табличках, складывая их в приемник. Под весом табличек срабатывал переключатель, вновь открывая выход песку, и тележка укатывалась обратно на кухню, где ее заново инструктировали и отправляли к другому столу.

Время