Век Наполеона - Уильям Джеймс Дюрант

неверующим в законный брак, бросил свою жену и сбежал с незамужней женщиной; такой человек, по их мнению, вряд ли сможет воспитать детей в духе, пригодном для жизни в Англии. Суд отклонил аргумент из области теологии, но признал другие и вынес решение против Шелли (март, 1817). Однако его выбор приемных родителей был одобрен судом, и он согласился вносить сто двадцать фунтов в год на их содержание.

Пока ее муж вел судебные тяжбы в Лондоне, Мэри присматривала за Клэр Клермонт, которая, будучи всего лишь девятнадцатилетней, родила (12 января 1817 года) дочь, которую в итоге назвали Аллегра. Письма Клэр к Байрону, написанные после отъезда из Швейцарии, остались без ответа, хотя письма Шелли были; мысль о том, что Байрон никогда не признает ребенка, приводила мать в отчаяние. Шелли обратился к Байрону за инструкциями, подчеркнув красоту Аллегры. Байрон согласился принять ребенка и заботиться о нем, если ее привезут к нему. Мэри усложнила ситуацию (сентябрь 1817 года), родив второго ребенка, которого окрестили Кларой Эвериной. Мать и ребенок болели, и вскоре все взрослые согласились, что семье нужны тепло, небо и фрукты Италии. 11 марта 1818 года они переправились во Францию и начали долгий путь в каретах до Милана.

После этого Шелли послал Байрону приглашение навестить Аллегру. Опасаясь, что это может привести к возобновлению связи с Клэр, Байрон отказался; вместо этого он предложил, чтобы ее няня отвезла ребенка в Венецию, и если план усыновления окажется удовлетворительным, мать сможет время от времени навещать Аллегру. Клэр неохотно согласилась. Байрон нашел девочку такой милой и очаровательной, что взял ее к себе во дворец; но Аллегра была так напугана его животными и наложницами, что Байрон вскоре заплатил Ричарду Хоппнеру, британскому консулу, и его жене, чтобы они взяли ребенка в свой дом.

Услышав об этом, Шелли и Клэр (оставив Мэри с детьми в Лукке) отправились в Венецию и нашли Аллегру в достаточно хорошем состоянии. Байрон радушно принял Шелли, прокатил его на гондоле до Лидо и пригласил его с семьей, Клэр и Аллегрой, оставаться сколько угодно на вилле Байрона, I Cappuccini, в Эсте. Мария приехала из Лукки с детьми, но Клара Эверина заболела по дороге и умерла в Венеции (24 сентября 1818 года). 29 октября, после месячного пребывания в I Cappuccini, они попрощались с Аллегрой и отправились на юг, в Рим.

XI. ШЕЛЛИ: ЗЕНИТ, 1819–21

Между приездом в Рим (1819) и воссоединением с Байроном в Пизе (1821) великими событиями в жизни Шелли стали его стихи. Вспышки высокого мастерства были и раньше, как, например, в «Королеве Маб», а затем в «Озимандиасе» (1817) — сонете компактной мысли и поразительной силы. В «Строках, написанных на Эуганских холмах» (1818) нет такой концентрации мысли и чеканности формы, а «Строки, написанные в унынии под Неаполем» (1818) слишком жалки, чтобы вызывать соболезнования; человек не должен носить свои обиды на рукаве. Но вот за три года появились «Прометей, не связанный», «Ода западному ветру», «К жаворонку», «Облако», «Эпипсихидион» и «Адонаис». Мы проходим мимо «Ченчи» (1819), в которой Шелли с некоторым успехом пытался соперничать с Джоном Уэбстером и другими елизаветинско-якобинскими драматургами в мрачной и кровавой истории кровосмешения и убийства.

Роман «Прометей, связанный», согласно предисловию автора, был написан в 1820 году в Риме, в банях Каракаллы. Он бросил вызов елизаветинцам, написав «Ченчи»; теперь он рискнул заглянуть в самую глубь своих амбиций, бросив вызов грекам. В «Прометее связанном» Эсхил показал «Предсказателя» как мятежного титана, прикованного к скале на Кавказе за то, что он открыл человечеству слишком много от древа познания. В утраченной части трилогии, по преданию, Зевс смирился и освободил Прометея от скалы и от орла, который по божественному повелению постоянно клевал печень героя, как сомнение — уверенность бунтаря. В «лирической драме» Шелли (как он ее называл) Зевс предстает в образе дряхлого старого бурбона, жестоко ответственного за несчастья человечества и неправильное поведение земли; Прометей поносит его со всей пылкостью оксфордского студента, созывающего епископов на отпевание бога. Затем титан сожалеет интенсивности своего проклятия: «Я не желаю, чтобы ни одно живое существо страдало от боли».89 Он возвращается к избранной им задаче — нести мудрость и любовь всему человечеству. Дух Земли, ликуя, приветствует его: «Ты больше, чем Бог, будучи мудрым и добрым».90

На протяжении всего первого акта речи терпимы, а лирика сопутствующих духов гремит стихиями, сверкает амброзийными метафорами и скачет на мелодичных рифмах. Но речи, теологические или атеологические, не являются молнией поэзии; оды становятся одиозными, а лирика теряет свою привлекательность, когда обрушивается на читателя сбивающим с толку изобилием; бесконечная красота становится скукой. Слишком многое в поэзии Шелли — это эмоции, запомнившиеся без успокоения. По мере продвижения мы чувствуем в этих стихах какую-то слабость, слишком много чувств на слишком мало поступков; слишком много настроений и линий сердец и цветов («Я как капля росы, которая умирает», — говорит Дух Земли91). Это стиль, который может украсить лирику, но замедляет драму, которая, по своему названию, должна двигаться вместе с действием; «лирическая драма» — это противоречие в терминах.

Напротив, «Ода западному ветру» (1819) будоражит нас на протяжении всего произведения, ведь ее мощное вдохновение сжато до семидесяти строк. Здесь богатство рифм Шелли не успевает приедаться; эмоции не распыляются, а сосредоточены на одной идее — что за зимой нашего недовольства может, как мы надеемся, последовать весна роста. Эта проверенная временем метафора неоднократно встречается у Шелли; она поддерживала его, когда мир его надежд и мечтаний, казалось, рушился перед наступлением опыта. Он молился, чтобы его идеи, как опавшие листья на ветру, сохранились и распространились через «воздушные заклинания его стихов». Они были таковы.

Эта ода, затрагивающая вершины поэзии, была «задумана и написана» (рассказывает Шелли) «в лесу, окаймляющем Арно близ Флоренции, и в день, когда бурный ветер… собирал пары, проливающиеся осенними дождями».92 Почему он покинул Рим? Отчасти потому, что ему нужно было либо уединиться, либо смириться с близостью британских туристов, которые считали его не великим поэтом, а прелюбодейным атеистом. Еще острее они с Мэри переживали смерть своего ребенка Уильяма (7 июня 1819 года), прожившего всего четыре года.