"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Она издала несколько памфлетов о гигиене брака. Брошюры были популярны, но рассылались только по почте. Книжные магазины отказывались торговать такой литературой. Она считалась неприличной.

- Когда-нибудь и это прекратится, - уверенно говорила себе Мирьям, - в Америке отменят косные законы о запрете на пересылку контрацептивных средств..., - десять лет назад конгресс поддержал предложение о таком запрете. Американские врачи могли только лично обеспечивать пациенток необходимыми материалами. В Англии пока такого закона не было. Мирьям надеялась, что парламент на это не пойдет. Хватало и того, что, делая в особой палате операции, она рисковала тюремным заключением.

- Их все врачи проводят, на Харли-стрит, - женщина все стояла перед зеркалом: «Лучше так, чем то, что происходит в Уайтчепеле».

Мирьям, принимала бедняков в Ист-Энде. В трущобах она видела женщин, умиравших после грубых операций. Их проводили акушерки, заботившиеся только о своей прибыли.

- Без обезболивания, - она поджала губы, - без обработки инструментов..., Заражение крови, прободение кишечника, страшная, мучительная смерть..., Все потому, что нет доступных клиник, куда женщина могла бы прийти, на раннем сроке, и получить квалифицированную помощь, - на Харли-стрит, за операцию, Мирьям брала пятьдесят гиней. Это была полугодовая плата за обставленный дом, где-нибудь в Сент-Джонс-Вуде. Женщины часто хотели провести вмешательство дома, но Мирьям отказывалась. Она не хотела излишнего риска. Слуги могли донести в полицию, или главе семейства. Она знала, что мужья и не подозревают, о таких вещах. Женщины отговаривались плохим самочувствием. Мирьям выдавала заключения об их мнимых болезнях.

Внизу послышались звуки скрипки. Мирьям, взяв серебряный портсигар, присела на подоконник:

- И о чем я только думаю?

Она чиркнула спичкой:

- Надо, когда я в Англию вернусь, обсудить создание такой клиники на собрании суфражисток. Жаль, что Полина в Святую Землю едет. Она бы меня поддержала, непременно, - Мирьям всегда посещала заседания женских обществ, и писала в журналы. Женщина тряхнула черноволосой головой:

- Я все равно убежищем Полины занимаюсь. Женщины ко мне привыкли, я их осматриваю..., Начнем с благотворительных приемов, поговорю с другими врачами..., Мы сможем учить пациенток, рассказывать им о правилах предохранения. Это не запрещено, - иммигрантки не знали английского языка, и у них не было денег на покупку памфлетов. Мирьям свободно говорила на идиш. Она всегда могла объясниться с женщинами в Ист-Энде.

- Так и сделаем, - решила она, глядя на стол, где горели свечи, и блестел хрусталь, - и потом, Полина вернется из Святой Земли, непременно. Она просто из любопытства в Иерусалим едет. Что ей там делать?

Мирьям, в пансионе, хотела отправить Пете записку. Однако, днем, пришло письмо от барона Гинцбурга. Он приглашал ее на ужин, в Фонтенбло.

- Нам будет готовить месье Огюст Эскофье, - читала Мирьям, - он приехал, по моей просьбе, из Лондона.

Мирьям опустила дорогую, пахнущую сандалом бумагу, и поняла, что улыбается. Она видела, как Гинцбург смотрел на нее, на вечере у Ротшильдов. Танцуя с ним, она упомянула, что соблюдает кашрут только дома.

- У меня много родственников, - весело заметила Мирьям, - не все они евреи. Было бы невежливо не посещать семейные обеды. Я, конечно, не ем свинину и устриц..., - в письме, господин Гинцбург, уверил ее, что ужин будет изысканным. Мирьям в этом не сомневалась.

Она сказала себе:

- Посмотрим, что произойдет. Он женат...,- Мирьям успела справиться о бароне у Ротшильдов, - но законов мы не нарушаем. У женатого мужчины могут быть, - Мирьям поискала слово, -привязанности. Главное, чтобы женщина не была замужем, - она вспомнила, как здесь, в Париже, изменяла покойному Стивену. Мирьям оправдывала себя, по еврейским законам, она считалась одинокой.

- Никакого греха в этом не было, - твердо сказала себе Мирьям, - мы с ним под хупой не стояли. Он вообще был не еврей. И здесь..., - она села писать ответ барону, - тоже не будет.

Они отправились в Фонтенбло в салоне-вагоне. За кофе, Гораций Осипович упомянул, что встречался с месье Воронцовым-Вельяминовым: «Вашим другом, мадам». Молодой человек принял его предложение поехать инженером на ленские золотые прииски. Барон, было, начал рассказывать Мирьям о тяжести жизни в Сибири. Женщина прервала его:

- Месье Гинцбург, я пешком прошла половину Арктической Канады, после смерти мужа, - голубые глаза погрустнели:

- Я не понаслышке знакома с высокими широтами. Месье Воронцов-Вельяминов мне не друг, -Мирьям, изящно стряхнула пепел, - он мой родственник. Племянник, можно сказать. Его матушка, миссис Кроу, попросила меня ввести юношу в хорошее общество. Он был в экспедиции, которую возглавлял мой покойный муж, - алые губы улыбнулись: «Кочегаром».

Гораций Осипович, облегченно, подумал, что такая женщина, как леди Кроу, конечно, не обратит внимания на бывшего кочегара, будь он хоть трижды выпускником Гарварда.

- Она его тетя, дальняя, - успокоил себя барон, - она с ним из вежливости танцевала. Это положено, по этикету, он ее на бал привез..., - Гораций Осипович доставил в Фонтенбло не только поваров, но и скрипачей из парижской оперы.

Мирьям услышала музыку Моцарта и потушила папиросу. Она взглянула на светло-зеленое, с золотыми отсветами небо, и вспомнила Арктику.

- Бабушка, - обеспокоенно спросила Мирьям, - ты обо мне позаботишься, и дальше..., Об Авитали, о Николасе..., - сквозь мелодию до Мирьям донесся тихий, знакомый голос:

- У дочери твоей все хорошо будет..., А ты..., - бабушка помолчала, - ты под присмотром. Я за тебя не волнуюсь, Мирьям. И с Давидом все сложилось..., - голос удалялся. Мирьям, весело сказала себе: «Я знала, что с бабушкой все в порядке».

Она полюбовалась собой в зеркале и пошла вниз. Они ели свежую форель со спаржей, фуа-гра, нежную, молодую телятину, и салат. За фруктами, Мирьям, лукаво, сказала:

- Мне кажется, Гораций Осипович, на балу я обещала вам еще один вальс, и забыла о нем. Я чувствую себя виноватой, - они танцевали, а потом поднялись в библиотеку, где их ждал кофе. Гораций Осипович успел подумать, что зря волновался насчет мальчишки.

- Но все равно, - поздравил он себя, - это отличное приобретение. Хороший инженер, молод..., Он все устроит на европейский лад. Золото поднимается в цене..., - в кармане у Гинцбурга лежал бархатный футляр с осыпанным бриллиантами, браслетом от Бушерона.

Мирьям сидела в кресле, покуривая папироску. За окном шумели деревья, ветер трепетал огоньки свечей и ее черные, спускающиеся на шею локоны. Он стоял на коленях, целуя подол ее платья. Он говорил, что не может жить без нее, что никогда, никогда ее не оставит. Он сказал, что завтра даст поверенному распоряжение о покупке для нее квартиры, в Париже, вилл в Остенде и на Лазурном берегу.

- Если только вы согласитесь..., - тонкая рука легла ему на волосы, запахло розами. Она шепнула, приблизив губы к его уху:

- Я хочу, чтобы мы были счастливы..., - Мирьям скользнула к нему в объятья. В спальне, раскинувшись на широкой кровати, обнимая его, она стонала:

- Еще, еще, милый..., Как хорошо..., - Мирьям, на мгновение, вспомнила Петю и усмехнулась:

- Дурак. Пусть гниет в своей Сибири. Он и не сравнится..., - женщина потянула Гинцбурга к себе, - опыт ничто не заменит..., - она откинула голову назад. Мирьям закричала, уцепившись ногтями за шелковую простыню, сбрасывая подушки на пол:

- Пусть Марта и дальше держит сыночка у подола. Он мне больше не нужен..., У меня есть настоящий мужчина..., - Мирьям задохнулась, заплакала. Чувствуя его сильные руки, она свернулась в клубочек и блаженно проговорила:

- Никогда такого не было, милый..., Дай мне отдохнуть, хотя бы немного..., - Гинцбург все не мог поверить своему счастью. Он боялся пошевелиться, он едва дышал, глядя на ее черные, длинные ресницы, на легкий румянец. Он осторожно поглаживал пахнущие розами волосы, лежавшие у него на плече. Мирьям доверчиво, нежно прижалась к нему. Гинцбург пообещал: