Звезды-свидетели - Анна Данилова

— Лева, ты же не позвонил Лене! — вдруг вспомнил Герман о своих курах, которых Рубин собирался пристроить, вероятно в Киселево, с помощью Елены Сергеевны.

— Сейчас позвоню.

И Рубин набрал номер домработницы. Герман, слушая его разговор, в который уже раз убедился в том, насколько результативно его агент умеет разговаривать с людьми, что называется, договариваться. Ему бы политиком быть, миротворцем! Понятное дело, что после озвученной Рубиным цифры вознаграждения за труды Елена Сергеевна готова была взять курочек к себе домой, кормить их вареными яйцами и выучить их танцевать пасадобль.

— Понимаешь, старик, — сказал Рубин с нарочито виноватым выражением лица, — она не успела у тебя прибраться. Поэтому я предлагаю тебе провести сегодняшний день у меня. Поверь, мы чудненько проведем время! А вечерком (если мы возьмем с собой из ресторанной кухни для скромного мужского ужина салат из козьего сыра, устрицы и телятину) позовем ко мне Коровина! Ну, как тебе мое предложение?

Герман, уже привыкший после обеда сладко поспать, вздохнул так грустно и отчаянно, что Рубин расхохотался. На него даже стали оглядываться посетители ресторана.

— Знаешь, кого ты мне напоминаешь, старик?

— Знаю, — улыбнулся Герман. — Обломова, кого же еще?

— Правильно! Ну, так как тебе мое предложение?

— Я согласен, — сказал Герман. — Только десерт доем.

12

— Вот тебе моя спальня с телевизором в полное распоряжение — до вечера можешь спать или просто блаженствовать под периной, уставившись в этот ящик, а ближе к вечеру приведешь себя в порядок, поможешь мне накрыть на стол, — заявил Рубин.

Герману и прежде приходилось бывать у Рубина в его роскошной квартире на Тверской. Ему нравилась планировка, простор, красивая мебель и прочие атрибуты здорового амбициозного комфорта, но, несмотря на то что в квартире друга практически всегда было чисто и уютно (благодаря усилиям Елены Сергеевны), все равно чувствовалось, что это жилище холостяка. Там не хватало тепла, милых мужскому сердцу признаков присутствия женщины, какой-то особой атмосферы. И все портил застоявшийся запах табачного дыма.

Герман вспомнил о Нине. Вернее, он ни на секунду не забывал о ней. И никак не мог разобраться в своих чувствах — хочет он ее видеть или нет? Хотя деловая часть его натуры, мозги, подсказывали ему, что надо бы ее забыть и зажить новой, рабочей, творческой жизнью. Но как можно забыть все, что с нею связано? Тем более что она же сама села к нему в машину, она выбрала именно его для того, чтобы спрятаться в его доме. Почему же она уехала? Может, испугалась, что, когда расчистят дорогу, к нему непременно кто-то приедет? Может, она предположила, что он обратился за помощью в милицию? Во всяком случае, представить себе такой его поступок она вполне могла. Она же не глупая девушка. И она знала, что у него есть и телефон, и Интернет.

Герман уже собирался раздеться и нырнуть под пухленькую перину, как вдруг лицо его запылало. Так с ним бывало всегда, когда он начинал сильно нервничать. Интернет! А если, пока он спал, она встала, открыла ноутбук и залезла в его почтовый ящик, в skype? И прочла всю его переписку с Рубиным?!

Ну, тогда ее побег легко объясним! Любой человек, оказавшись в ее ситуации, поступил бы точно так же, чтобы только его не схватили. Не посадили в тюрьму. Ведь, если разобраться, это и было ее единственной целью, когда она обратилась к нему за помощью — избежать наказания, тюрьмы.

Словом, покоя не было. Он улегся, даже накрылся с головой периной, и принялся думать, думать…

Вспомнил Веронику. Встал, взял телефон и позвонил ей. Все происходило как во сне. Ему казалось, что он уже сто лет не виделся со своей бывшей женой. Первое, что он у нее спросит — не знакома ли она… Так. Стоп! Он же не знает, как на самом деле зовут «Нину»! А потому и спросить об этом не получится. А может, надо не звонить, а прямо взять и поехать к Веронике, поговорить с ней по душам, расспросить ее о том постыдном для него времени, когда он мечтал избавиться от нее? И ведь он ни за что не подумал бы об этом, не вспомнил бы ее, если бы не эта «Нина» с ее извращенным желанием — самостоятельно очистить мир хотя бы от какой-то доли зла. И, самое главное, если бы она не выбрала его… Но она его выбрала, выбрала! Значит, он — ее очередная жертва! И он должен постараться выяснить, насколько тяжело и больно было Веронике, когда он расстался с ней. А вдруг и она тоже пыталась покончить с собой, а эта лже-Нина работала в профильной больнице, куда привозят жертв суицида? Или какая-нибудь ее знакомая пересказывала ей все эти страшные истории? В том числе Веронике.

Да, он сейчас так и сделает. И пусть ему уютно и мягко под периной, тепло, все равно он заставит себя сбросить ее, переодеться и, если это только возможно, улизнет из дома Рубина, не потревожив его.

Между тем он слышал доносившийся из гостиной раскатистый храп своего агента. Вот и хорошо, что он так крепко спит, подумал Герман, надевая свитер.

Конечно, он понимал, что поступает по отношению к Рубину не очень-то порядочно, но он же вернется! А какая разница Леве, где до обеда проведет время Герман?

Он на цыпочках, как герой кинокомедии, пересек гостиную и через несколько секунд уже стоял в холле, перед запертой дверью. Недолго повозился с замками, отпер четыре пары на двух дверях, прихватил запасной комплект ключей, висевший на стене на специальном золоченом крюке, нахлобучил на голову шапку, набросил на плечи шубу и вышел из квартиры, захлопнув за собой обе двери.

Только в эту минуту он почувствовал себя по-настоящему свободным. И это было такое, оказывается, забытое и приятное чувство, что ему почему-то захотелось плакать. Он знал об этой своей слабости и всегда стыдился ее. Что поделать, если он такой, какой есть: эмоциональный, нервный, слабый? Возможно, будь он другим — не писал бы музыку.

Он вызвал лифт и, поджидая его, постоянно оглядывался, боясь, что Рубин проснется и будет искать его, а не найдя, догадается, что приятель решил уйти, сбежать. Вообще-то не очень-то он хорошо поступил. Надо было оставить Леве хотя бы записку, мол, поехал по делам, вернусь часа через три, не волнуйся. Или что-нибудь в этом роде.

Озарение пришло, когда он поравнялся с конторкой консьержки. Попросив листок бумаги и ручку, Герман быстро нацарапал Рубину записку и со словами: «Это для Левы Рубина, он сейчас спит, я не хотел его беспокоить, а мне нужно срочно уйти, возможно, он будет меня искать, и тогда вы ему передайте эту записку, заранее благодарен», — отдал бумажку консьержке.

И вот он на улице. Морозец бодрит, воздух кажется сладким, сахарным. Аж дух захватывает!

Герман запахнул шубу и пошел искать такси.

Адрес Гурина он помнил наизусть и легко назвал его таксисту, заставив себя вовремя заткнуться, чтобы не упомянуть и номер квартиры.

Он понятия не имел, есть ли кто-нибудь в их квартире. Был полдень, рабочий день, и в случае, если Вероника где-нибудь работает (мало ли как сложилась ее жизнь и какими принципами она теперь руководствуется), то дома у них должна быть либо няня, либо вообще никого — дети же иногда ходят гулять.

Конечно, он нервничал. Он понятия не имел, как начнет разговор. Понятное дело, что о «Нине» он ничего не расскажет. Уж тогда Вероника точно посмеется над ним, а ему этого не надо. Он просто хочет поговорить с ней по душам. Вот и все. Она женщина добрая и все поймет. Она вообще его всегда понимала, и он знал, что она не откажется от этого разговора. Она и сама с удовольствием предастся воспоминаниям и наверняка расскажет ему много нового. Ведь время идет, человек меняется, и его отношение к прошлому — тоже. Интересно, она будет говорить с ним о прошлом с грустью или, наоборот, скажет, что их брак был ошибкой?

Он пришел в себя перед запертой дверью подъезда. Номер квартиры, который он чуть было не выдал таксисту, мгновенно вылетел у него из головы. Но через несколько минут память все же вернула ему утерянное и он все вспомнил, уверенно нажал на двойку и восьмерку. И почти тотчас же услышал какой-то смазанный, грудной и домашний голос, от которого у него пошли мурашки по коже:

— Да, кто это?

— Ника?

Пауза. Потом робкое:

— Гера?!

— Ну!

Решительное:

— Заходи!

В замке что-то щелкнуло, он вошел, поднялся на седьмой этаж и, когда дверцы лифта открылись, увидел в распахнутой двери знакомый женский силуэт.

Сказать, что он обрадовался, было бы недостаточно. Он был в каком-то восхищении от собственных восторженных чувств, нахлынувших на него при виде домашней и прекрасной в своем желтом халате Вероники. Словно все это время, что они не виделись, она жила только для него, просто в другой квартире, и все ждала и ждала его возвращения. Вот какое это было чувство! И того, что она принадлежит — уже давно — другому мужчине, он тоже словно бы не знал. Однако он вовремя остановился в своих далеко забредших фантазиях, и ему хватило ума не броситься к ней на шею и не расцеловать ее.