Звезды-свидетели - Анна Данилова

В замке что-то щелкнуло, он вошел, поднялся на седьмой этаж и, когда дверцы лифта открылись, увидел в распахнутой двери знакомый женский силуэт.

Сказать, что он обрадовался, было бы недостаточно. Он был в каком-то восхищении от собственных восторженных чувств, нахлынувших на него при виде домашней и прекрасной в своем желтом халате Вероники. Словно все это время, что они не виделись, она жила только для него, просто в другой квартире, и все ждала и ждала его возвращения. Вот какое это было чувство! И того, что она принадлежит — уже давно — другому мужчине, он тоже словно бы не знал. Однако он вовремя остановился в своих далеко забредших фантазиях, и ему хватило ума не броситься к ней на шею и не расцеловать ее.

Сердце бухало от радости, когда он, нерешительно подойдя к ней, лишь по-детски, невинно ткнулся носом ей в щеку.

— Привет, Вероничка, — прошептал он ей в ухо. И потом, совсем уже тихо: — Твой дома?

— Нет, я с детками одна, проходи, я ужасна рада тебя видеть.

Вот и слава богу, вот и хорошо, что она одна.

Герман вошел в мир новой, незнакомой ему Вероники и нашел его совсем непохожим на тот, который они создавали когда-то вместе. Просторный холл с большими растениями, расставленными вдоль стен, ковер, множество дверей, одну из которых Вероника распахнула.

— Гера, раздевайся, у меня там котлеты горят. Вот вешалка, пристраивай свою шубу и приходи в кухню. По дороге смотри не наступи на малышей, — улыбнулась она совершенно потрясающей улыбкой. Он сначала не понял, чем же так поразила его эта улыбка, и только чуть позже, увидев ее уже в кухне, в окружении двух маленьких детей, он понял, что это улыбка умиротворенной, спокойной и всем довольной, счастливой женщины. Этот дом, эти дети, эти котлеты на сковородке… Да все это для нее — настоящий рай! Она хотела от него, от Германа, того же — нормального замужества с детьми и всеми невинными радостями, с ними связанными. А вместо этого она получила эгоистичного и нечестного музыканта, композитора, для которого музыка главнее семьи. Вот и все.

«Но зато я не изменял ей!»

— Что-нибудь случилось, Гера?

Как же хорошо он помнил этот ее заботливый тон, этот полный любви и ласки голос. А теперь все это принадлежало Гурину. И дети — тоже.

— Какие хорошенькие мальчики, — он усадил малыша на колени, поцеловал в белую макушку. — Тебя как зовут?

— Саша, — ответила за сына Вероника, а малыш попытался соскочить с его колен.

— Они еще маленькие — годик и два. Другого, того, кто помладше, зовут Егорка. — Вероника легко потрепала рукой по взъерошенным волосам проползавшего мимо нее по полу младшего. — Гера, так что случилось? Я же знаю, ты ни за что не пришел бы просто так.

— Случилось, Вероника. Меня собираются убить.

— Что-о?! — Она от удивления чуть не уронила чашку, которую нервно вертела в руках. — Ты что?! Этого просто не может быть! С чем это связано? Какой-нибудь маньяк или маньячка? Письма с угрозами? Так ты не обращай внимания! Но в милицию все равно обратись.

— Нет, не похожа она на маньячку.

— Значит, женщина, — Вероника опустила глаза. — Она сама тебе об этом сказала?

— Нет. Просто у нее что-то с головой, и она убивает каждого, кто кому-то причинил боль.

Вот он и начал рассказывать ей о Нине. Как близкому человеку. Дурак! Идиот!

— Котлет хочешь?

— Хочу.

— Я положу тебе котлеты и винегрет, а ты говори.

И он все рассказал. Чувствовал, что ничего хорошего из этого не выйдет, но все равно — рассказал.

— Только прошу тебя — никому, Вероника! Она же доверилась мне!

— Хорошо, я ее понимаю. Но почему ты пришел ко мне?

— Да потому, что она пришла именно ко мне! Значит, она знает обо мне что-то такое, за что и меня можно убить.

— А при чем здесь я?

— Понимаешь, — в носу у него защипало, и ему снова захотелось плакать. — Единственный человек, которого я обидел, — это ты, Вероника.

— Я?! Но почему? Как это?

— Да я же, можно сказать, отдал тебя Гурину!

— Бедный ты мой Гера! Неужели ты действительно так считаешь?

— Но ведь ты же любила меня… А потом оставила меня и вышла замуж за Гурина.

— Я и сейчас тебя люблю. Да, это правда. Не пугайся. Но и с Гуриным я счастлива. Не знаю, как тебе это объяснить. Ты же не предал меня, не ушел к другой женщине. Словом, я не жалею, что все так случилось. Даже если бы ты меня отдал ему, как вещь, — она улыбнулась, — я все равно была бы тебе благодарна. Миша — прекрасный муж и очень любит нас всех.

— Значит…

— Значит, она пришла к тебе совсем не из-за меня.

— Но больше ничего такого… подлого…

— Гера!

— …подлого я не совершал. Ты же знаешь меня!

— Конечно, знаю! Но эта история — не обо мне. И не думаю, что эта девушка пришла к тебе, чтобы убить тебя. Просто она воспользовалась своим интуитивным чувством, понимаешь? Она по твоей музыке вычислила, что у тебя мягкий, добрый характер и ты ей не откажешь в помощи. Но, скорее всего, она все-таки просто ненормальная. И неадекватная. И это хорошо, что Рубин привез тебя в Москву. Хватит тебе куковать одному в лесу!

— Вероника, но почему я?!

— Бедный ты мой! — Перед Германом поставили тарелку с вкуснейшим винегретом, и он вдруг снова захотел жениться на Веронике. Хотя бы ради ее стряпни. Да и вообще, он готов был забрать с собой даже ее детей…

— Вероника, ты хочешь сказать, что я — полный дурак?

— Нет, напротив. Просто ты очень добрый и ответственный человек. И тебе всех жалко. Послушай, может, она больше не вернется?

— Не знаю.

— Поживи в Москве, а там видно будет. В сущности, даже если она и знает твой московский адрес и вдруг придет к тебе, ты ей просто не открывай дверь. Хотя ты так не сможешь, точно, не сможешь. — Вероника вздохнула и провела ладонью по лицу Германа, всматриваясь в его глаза.

— Но если она придет в мою московскую квартиру, это будет означать все, что угодно, кроме того, что она вновь захочет у меня спрятаться. В центре-то Москвы!

— Значит, она придет именно к тебе, понимаешь?

— Вероника, как ты вкусно готовишь, просто язык можно проглотить. Повезло Гурину!

— Ты мне рассказал бы лучше, как ты жил все это время там, в своем лесу? И не скучно тебе там? Не страшно?

— А почему я там должен чего-то бояться?

— Так ведь это не простой дом!

— Дом как дом.

— А как же Дима?

— Димы больше нет.

— Говорят, он как-то странно и страшно ушел из жизни?

— Ушел и ушел, что теперь об этом говорить?

— А как же ты купил этот дом?

— У его наследников. Вернее, у единственного наследника. Племянника. Парень даже не видел этот дом, все в нем осталось, как было при жизни Димы. Быть может, я и заплатил за него вдвое дороже, чем он стоит, но нисколько не жалею. Повторюсь: все осталось так, как было при прежнем хозяине, и у меня такое чувство, словно Дима где-то рядом. Просто вышел из дома — покормить белок или лосей.

— Знаешь, я не специалист, конечно, но, по-моему, он был талантливым сценаристом. Вот сейчас, ты говоришь, будут снимать фильм по Бунину. Представляю себе, какой мог бы получиться фильм, если бы сценарий к нему писал именно Дима!

— Это точно, — ответил Герман со вздохом. — Жаль, вы с ним почти не были знакомы, да и я, женившись на тебе, редко с ним встречался. Быть может, если бы я в ту, трудную для него, минуту оказался рядом с ним, ничего бы такого и не случилось.

— Ты говорил, что он был слишком ранимый, впечатлительный. Если бы он не обладал такой тонкой, ранимой душой, то ничего подобного не произошло бы.

Герман вдруг почувствовал, что он задыхается, «…если бы я… оказалась женщиной с более тонкой и ранимой душой, не вынесла бы изнасилования и выбросилась из окна…» Он вспомнил слова Нины. Как же точно она это почувствовала! Она словно встала на место той, настоящей Нины, которая, не выдержав унижений, выбросилась из окна, покончила с собой. Вот и Дима не выдержал предательства. Понял, что в мире, где никому нельзя верить, нет смысла жить. И еще Герман подумал, что список жертв «Нины» пополнился бы, если бы она каким-то образом «причастилась» к Диминой истории, прониклась его болью и решила бы отомстить за него. Ведь ушел из жизни человек, прекрасный душой и очень талантливый. Просто настоящее сокровище!

— Вероника, я рад, что у тебя все хорошо. И спасибо за то, что выслушала меня.

— Гера, я не могу тебе сказать — «заходи». Это было бы неправильно по отношению к Мише. Но звонить — звони. Мы можем даже встретиться где-нибудь на нейтральной территории, мало ли что случается в жизни, и тогда хочется поговорить с кем-то близким. Ведь, несмотря на то что мы расстались, я все равно считаю тебя близким человеком, другом.

— И я тебя — тоже. И очень благодарен тебе, повторяю, за то, что ты меня выслушала.

— Все это так. Но я считаю, что ты все равно должен обратиться в милицию. Она слишком опасна и непредсказуема, чтобы совсем о ней не думать. И что бы я тебе сейчас ни посоветовала — мол, забудь о ней, вычеркни из своей жизни, — все равно это не так просто, да это совершенно невозможно! И она наверняка примется тебя разыскивать. Хотя… Ты сказал, что у нее было при себе много денег? И они остались в твоем доме? Это тоже очень опасно! Представь, что ее схватили, стали выяснять, куда она дела деньги, и она расскажет о тебе, о твоем доме. И тогда окажется, что ты — соучастник, понимаешь?!