Роковой подарок - Татьяна Витальевна Устинова

Маня отправилась дальше. Душа у неё ликовала и пела, недаром Алекс утверждал, что она «примитивная» и её радует любая чепуха! Сейчас поводов для ликования было полно: мало того, что весна и кругом всё цветёт, что мальчишка так сосредоточенно копается в кустах, «занимается селекцией» и даже бестолковая Плешакова поняла, как именно следует подкапывать корешки, так ещё можно добыть цветочной рассады, которая обязательно вырастет!

Маня шла, улыбалась и прикидывала, куда они с Лёлей посадят цветы. Перед домом маленькая клумбочка, почти пустая, туда обязательно. За домом роскошные кусты пионов, которые Маня обожала, и не менее прекрасная гортензия, можно рядом тоже цветов посадить, чтоб как в парке у Максима и Жени!

Вспомнив о своём деле, Маня заторопилась.

Вот и розарий – странное дело, но здесь уже вовсю цвели розы, несмотря на неподходящее время, и пахло упоительно. Дальше, по всей видимости, яблоневый сад.

Идти было не близко. Должно быть, для тех, кто здесь работал и учился, эти расстояния ничего не значили, а для городской писательницы – очень даже значили!

До теплиц Маня еле доволоклась, устала, и ушибленная вчера нога мешала.

…Что такое с этой ногой, вечно она в какие-то передряги попадает! И всё время одна и та же, левая!..

– Простите, пожалуйста, – окликнула Маня какую-то девчонку. – Как мне найти профессора Шапиро?

– Так он в теплице. – Девчонка махнула рукой. – А может, уже в деканат ушёл! Ой, я вас где-то видела! Вы в самодеятельности работаете, да? В клубе?

Маня кивнула – в самодеятельности, это уж точно!

– Проводить вас?

Маня окинула взором бесконечные ряды теплиц и согласилась – в одиночку она, пожалуй, не разберётся.

Они долго шли вдоль рядов самых настоящих деревьев, которые росли под стеклянными крышами, – девчонка энергично, Маня ковыляла кое-как.

Потом начался кустарник.

– Далеко ещё? – пропыхтела Маня.

– Нет, совсем рядом! Он наверняка в гибридах!

Наконец миновали и кустарники.

Впереди замаячила синяя дощатая будочка.

– Мы сейчас спросим, – пообещала девчонка, а Маня подумала, что обратно точно не дойдёт, придётся ей тут где-нибудь ночевать.

Девчонка распахнула дверь будочки и позвала:

– Ефим Давидович, вы здесь? – и прислушалась. – Ефим Давидович!

Маня тяжело дышала, ей было невыносимо жарко. В теплицах царили жара и влажность.

Внутри будочки что-то с грохотом упало, и в проёме возник человек.

– Я здесь.

– Ефим Давидович, к вам пришли из клубной самодеятельности!

– Ко мне? – удивился профессор Шапиро. – Из самодеятельности? Я петь не умею и плясать отказываюсь!

– Здравствуйте, – вежливо сказала Маня. – Можно я где-нибудь сяду?

– Да, пожалуйста, пожалуйста, – спохватился профессор Шапиро. – Проходите сюда, в кабинет.

Маня прошла и плюхнулась на стул.

И огляделась.

Тут тоже было интересно: кругом нагромождены колбы, реторты, бутылки и пробирки. На стенах висели головками вниз сухие цветы, некоторые обёрнуты в такие же пергаментные конусы, как у давешнего парнишки. Ещё были гигантская карта России с размеченными климатическими зонами и названиями почв и портреты каких-то средневековых алхимиков, как показалось Мане.

Под одной из колб горела бунзеновская горелка, синее пламя так и вырывалось, облизывало стеклянный бок.

– День добрый, – поздоровался профессор. – Зачем я понадобился самодеятельности? Какая во мне нужда?

Оторвавшись от созерцания комнаты, Маня посмотрела на него, и ей стало весело.

…По писательской привычке придумывать людей она давным-давно придумала профессора Шапиро Ефима Давидовича!..

Значит так. Ефим Давидович должен – нет, просто обязан! – быть полным лысеньким старичком, очень милым. Вокруг лысины у него дыбом стоят тонкие старческие кудряшки, из которых выглядывают добрые морщинистые уши. Брюки непременно на подтяжках, и на рубахе не хватает одной пуговки, прямо посередине круглого жизнерадостного живота. На выдающемся носу обязательно захватанные очки, одно стёклышко треснуло приблизительно в восьмидесятом году, и с тех пор Ефим Давидович никак не соберётся его заменить. К собеседнику он обращается «голубчик мой» и всё время потирает сухие ладони.

Вот таким профессор Шапиро должен был быть согласно Маниному авторскому замыслу.

Настоящий, не авторской выдумки профессор был высок, широкоплеч и строен как кипарис, никакого жизнерадостного живота. Волосы у него были очень тёмные и кудрявые, нос – единственное, что совпало! – оказался выдающимся, а глаза блестящими.

– Эээ, – проблеяла Маня, рассматривая профессора, – ваша фамилия Шапиро?

– Это установлено совершенно точно, имеются доказательства, – не моргнув глазом, ответил тот.

Маня всё ещё рассматривала его.

– Вы рассчитывали встретить какого-то другого профессора Шапиро? – вежливо поинтересовался этот профессор, и Маня спохватилась.

– Я прошу прощения! Меня зовут Мария Поливанова, и я к вам… по делу.

– Очень прекрасно, – обрадовался профессор. – Хотите чаю, как раз вскипел?

– Чаю? – растерянно переспросила Маня.

Оказывается, кипяток в колбе предназначался не для опытов, а для чая! Профессор выключил горелку, аккуратно снял колбу и достал ещё одну колбу, поменьше и с носиком.

– Вы любите белый китайский чай? – спросил он, продолжая возиться с тонкой посудой.

Маня засмотрелась на его руки – очень красивые.

– А?

– Я вообще люблю чай, – встрепенулась писательница. – Как-то так вышло, что люблю больше, чем кофе, хотя это и неприлично.

– Неприлично любить чай?!

Маня улыбнулась:

– Анна Ахматова когда-то придумала такую штуку. Она говорила, что люди делятся на две категории. Кто что любит! И это совершенно противоположные категории!

– Ну, ну? – поторопил Шапиро и обернулся от своих алхимических приборов.

– Одна категории – это кофе, кошки, Мандельштам. А вторая – чай, собаки, Пастернак.

– То есть вы в той, где Пастернак и собаки?

Маня кивнула.

– Я раньше всё время пила кофе, потому что так положено, – продолжала она. – А потом меня захватила мысль, что можно этого не делать, если мне не нравится! И не хочется!

– Как в анекдоте про старого еврея, – поддержал профессор, – который на смертном одре сокрушался, что так ни разу в жизни и не выпил чаю, как ему хотелось. В гостях он клал в стакан три ложки сахару, а дома одну, а всегда хотелось две…

Маня улыбнулась.

– Почти так и есть. Только я сообразила не на смертном одре, а чуть пораньше. И белый китайский чай как раз мой любимый. Я почему-то никак не привыкну к зелёному. А белый и красный очень люблю.

– Может, и не нужно привыкать в таком случае? – спросил профессор. – Вам без сахара, конечно?

– Конечно!

Он разлил чай в две крохотные пиалы – как положено, и они глотнули.

– Превосходный чай, – похвалила Маня.

И ещё глотнула.

– Итак, зачем я понадобился такой знаменитой писательнице?

Маня зарделась.

Вот совершенно она не собиралась краснеть и смущаться и всё же покраснела и смутилась, уж больно хорош оказался профессор Шапиро.

– Вы меня узнали, да? – глупо спросила она.

– Вас