Герой туманной долины - Пола Гарнет
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Художник назвал свою картину «Герой туманной долины».
Глава 8
Ключ повернулся в замке, и Шеннон прошел в темный офис, подсвечивая путь к рабочему месту фонариком смартфона. Дома остаться не решился — не хотел постоянно возвращаться к своему смазанному портрету в исполнении Камерона Бакера.
Он устало опустился в кресло, оттолкнулся от ножек стола и подкатился к окну, цепляясь колесиками за плинтус. Легкий треск заставил его улыбнуться и взглянуть на камеру видеонаблюдения под потолком, размеренно мигающую в такт секундам.
Он знал, что его не осудят — коллеги давно привыкли, что «тот кудрявый писака» приходит в офис по ночам. Они не поймут его, лежа под теплым одеялом в обнимку с любимым человеком, рассматривая лампочки на потолке, со стоном вставая утром по будильнику, попивая кофе в пробке или спеша на отходящий автобус. Они не узнают, каково это — когда душа требует слов.
Отталкиваясь носками кроссовок, Шеннон подкатил кресло обратно к столу и выудил из портфеля папку с наброском статьи для Деллы Хармон. Он пришел сюда не писать, а подумать, но надеялся, что в тишине память восстановит их последний разговор в кафе до малейших деталей.
Сообщение озарило экран, парень зажмурился, прикрывая глаза руками, быстро убавляя яркость, и нажал на всплывшее облачко.
«Я все еще не сплю, так что, если ты очнулся и в состоянии написать хоть пару строк, будь добр — напиши, наконец. Ты не развалишься, а я не буду чувствовать себя так паршиво…»
Его губы растянулись в усмешке. Казалось, Делле такой тон не свойственен, но он ярко представил ее бегающие по клавиатуре пальцы, подгоняемые раздражением и беспокойством.
Это было седьмое сообщение, на которое ответить он не решился — не смог себя заставить, пусть и беспокоился не меньше.
Замычав, он нажал кнопку вызова, вспоминая слова Камерона: «Она звонила раз пятнадцать, но тут же сбрасывала. Волнуется сильно, но смущается, видимо, сильнее. Ты что, нашел свою женскую версию?»
— Мистер Паркс! — прорезал тишину спящего офиса громкий возглас.
— Привет, Делла, — хрипло проговорил он, откашлялся, отвернувшись, и пожалел, что под рукой нет стакана воды. — Я в норме.
Она гневно дышала в трубку, время от времени набирала воздуха, чтобы что-то сказать, но так и не произносила ни слова.
— Ну что? — почти рассмеялся Шеннон.
— Я жутко волновалась, — отозвалась девушка наконец. Ее раздражение сменилось усталостью и звенящей печалью. — Вроде бы в норме или действительно в норме?
— Действительно, — кивнул Шеннон, забыв, что Делла его не видит.
— Камерон мне позвонил, — добавила она после паузы. — Сказал, что ты проснулся, поел и выглядишь как никогда свежим.
Шеннон прыснул со смеху, не успев зажать рот рукой.
— Рыжий врунишка, — прошептала Делла, но слова прозвучали отчетливо. Он слышал — она в эту минуту улыбалась, говорила с прежней теплотой и легкостью в голосе. Оба облегченно выдохнули. — Первым, что он сказал мне при встрече, было «а ты симпатичная».
Шеннон громко засмеялся, и собственный голос показался вдруг слишком громким.
— Очень в его духе.
— Хороший парень, кажется, — хмыкнула Делла. — Ему понравился мой вельвет.
— Художник, — протянул Шеннон.
— Устроим вечер совместного творчества? — хохотнула девушка, но быстро посерьезнела. — Что произошло?
— Перегруз, — соврал он. Заготовленная фраза, которая всегда работала, правдивость которой видели в его осунувшемся, усталом лице.
— Слишком много работаешь, мистер Паркс.
— Ты не перестанешь меня так называть, да? — поспешил перевести тему разговора Шеннон, морщась от горечи лжи: Делле врать не хотелось совсем.
— Тебе ведь нравится, — просто ответила она. Ему представилось, как она пожимает плечами и хитро прищуривается.
— Нравится, — подтвердил он тихо.
В ее исполнении и вправду нравилось — контрастировало с надменным маминым, которое звучало почти как ругательство.
«Мистер Паркс!» — озлобленно выплевывала она, когда третья бутылка пива подходила к концу. Наверное, вспоминала ушедшего от нее отца Шеннона.
Они замолчали, но молчание было приятным — две души на разных концах невидимого провода, которым не нужны слова, чтобы друг друга почувствовать.
Покой продлился недолго — сердце ровно билось и душа была ясна, а мозгу, этому заржавевшему механизму, не хватало остроты. Он привнес ее мыслью о сказанном неосторожно, почти в бреду, о чем Делла пока не вспоминала или забыла вовсе.
«Я отрекаюсь…»
Ему хотелось рассказать все: размотать клубок, начиная со Стамбула и своего первого видения — официантки, которой не стоило танцевать, — с прохладных вод Босфора, в котором он забывал о своем наказании, с мыслей о совершенных в прошлых жизнях грехах, за которые приходится расплачиваться сейчас.
Хотелось рассказать о цветных сполохах, которые видит даже во сне, об ушедших словах и тайнах, которые прятал под подушкой; вспомнить того парня, которого незнакомцы узнавали в лицо и шептались за его спиной, стоило Шеннону только пройти мимо, и даже поведать историю о девушке с желтым свечением, за которую утопающий прозаик ухватился, не надеясь на знакомство.
«Ты сама нашла меня, Делла Хармон. Нашла и стала фонарем, светящим в тумане…»
— Мистер Паркс? — позвала она, и Шеннон вынырнул на поверхность, тяжело вздыхая. — Доброй ночи?
— Спасибо за твою заботу, — только и смог ответить он. Ему показалось, что они сблизились слишком быстро. Шеннон всегда думал, что так не бывает.
— Ты это обсуждать не хочешь, а я настаивать не стану. Попрошу только об одном: если будет чем поделиться и желание возобладает над страхом быть непонятым, расскажи мне. И… — Она замялась. — Я рада, что знакома с человеком, который годами спасает бездомных животных. Их, кстати, семнадцать, но это только внесенные в базу клиники. Мы с Кайлом их посчитали, пока Лейла была на операции, — поспешила добавить Делла. — Ты спас семнадцать жизней.
«А свою не смог», — захотелось отозваться ему, но вместо этого сказал другое:
— Мы все заслужили дом.
Делла промолчала, а он был уверен — очутись она напротив него, обязательно поджала бы губы и мило улыбнулась.
— Доброй ночи, — закончил разговор он, а услышав то же в ответ, положил трубку.
«Мне даже не приходится ничего говорить, чтобы быть тобой понятым! Невозможно…» — подумал Шеннон, разжимая стиснутые по привычке зубы — только так он мог сконцентрировать напряжение в одном месте, чтобы оно бурной волной не заполонило разум.
А второй голос протестовал — возможно. Протестовал уверенно, яро защищал надежды, что солнце однажды встанет над туманной долиной, и принадлежал давно забытому на страницах собственной
