Герой туманной долины - Пола Гарнет

«Уходи, Роб, — прошипел Шеннон мысленно, напрягая плечи, словно бы взваливая на них новую тонну вины. — Я не хочу тебя видеть».

Роб — тот, которого читателям удалось однажды увидеть и которого они принять отказались, растворился вместе со своим отчаянным протестом, оставив своему создателю в отместку всего одно слово: недостаточно.

Он чувствовал: недостаточно со всех сторон и все вокруг этим недостаточным обращалось от одной только мысли, а в воздухе завис вопрос: «Чего тебе не хватает, странник?».

Шеннон погасил светящийся экран мобильника, показывающий три часа ночи.

— Мне не хватает всего, — прошептал он, глядя на стоящий перед ним стул, на который однажды опустилась взволнованная Делла Хармон.

* * *

Он прежде видел подобное сияние лишь раз: каждый вечер, заходя за новой пачкой сигарет в магазинчик у дома, он встречал прячущуюся за прилавком, всегда читающую маленькую девушку, которая торопливо откладывала книгу обложкой вниз с приходом нового покупателя. Он не знал ее имени, но видел ее настоящую — несмотря на юный возраст, вокруг уже вились сизые клубы умершей мечты, которые с каждым новым днем и каждой новой прочитанной книгой расползались и светлели, наполняя ее силуэт поначалу еле заметной бледно-зеленой дымкой, а после — ярким цветом сочной травы.

Эта аура отличалась от остальных — мечта не просто воскресла, а заиграла новыми красками. Ее к жизни вернули книги — прочитанные девушкой романы, которые сменялись, казалось, быстрее суток.

Он вспомнил, как однажды, жмурясь от настырной зелени, решил, что обязательно напишет такое произведение, которое поможет кому-то возродить мечту. И если этим «кем-то» будет всего один человек, задача будет выполнена.

Такое же перерождение Шеннон видел сейчас, стоя у театральной сцены, на его взгляд слишком высокой — она доходила ему до груди, — и рассматривая замершего с плеером в руках парня-уборщика, который торопливо переключал мелодии.

Его уставшее лицо густой туман уже не обрамлял так четко, как в прошлый раз, а витал у затылка, дружелюбно уступая место бледно-голубому мареву, вспыхивающему сильнее в мгновения, когда в наушниках раздавались первые музыкальные ноты, которым он улыбался, которым отдавал всего себя.

Стоит ли радоваться за тех пустых и безликих, которые вновь обрели мечту и вернули себе лицо, зная, что однажды они так же, как остальные, пойдут трещинами, достигнув этой самой мечты?

Шеннон вздрогнул, когда уборщик, вперившись в него взглядом, вопросительно вскинул бровь, задавая немой вопрос.

— Мне нужно найти Деллу Хармон, — сипло отозвался Шеннон, прокашлявшись в кулак.

— За кулисами, — махнул рукой парень, отворачиваясь и резво перехватывая метлу одной рукой, а другой убирая плеер в растянутый карман джинсов.

Шеннон поморщился, опуская ногу на первую ступеньку. Слева маячил пустой темный зрительный зал, на авансцене, препираясь, продолжали затянувшийся спор два костюмера. А сам он все продолжал подниматься, чувствуя, будто возносится над тем собой, который обычно сидел на крайних местах задних рядов, наблюдая за происходящим на сцене через стекла очков.

Открытая сцена, на которой его видно словно бы на ладони. Совсем не его место.

Уборщик тихо скрипнул дверью, выкатывая тележку с тряпками из зрительного зала, так и не пришедшие к согласию костюмеры устало разошлись по углам, и сцена вдруг опустела — только ровная полоска прожекторов подсвечивала путь поднявшемуся по ступенькам Шеннону. Тот замер.

Он неуверенно вышел в центр, склонил голову, словно пытаясь посмотреть сквозь пространство, пересечь границу времени и увидеть самого себя, сидящего там совсем недавно рядом с Челси Оллфорд. Он желал узнать, какого цвета его мечта, и настоящая ли она, все такая же яркая, как была когда-то или совсем побледневшая и осунувшаяся.

Шеннон, конечно, ничего не увидел. Оставалось только догадываться, так же, как и всегда, надеясь, что однажды сможет принять все как есть. А его самого кто-нибудь примет?

«Театр принимает всех…» — пронесся в памяти теплый ветер.

— Театр принимает всех, — вторил ему мягкий голос, раздавшийся из-за спины.

Шеннон резко обернулся. Огоньки заморгали, а зрительный зал почти незаметно сотрясся из-за внезапного головокружения. Делла медленно вышла из закулисья, встала поодаль, наблюдая, как он вглядывался в темноту кресел, как то расправлялась его спина, то вновь горбилась под весом собственных, спрятанных переживаний.

— Я не хотела тебя напугать, мистер Паркс, — виновато улыбнулась она. Собранные в высокий хвост волосы растрепались, а непривычно растянутые вельветовые брюки повисли на талии, книзу заправленные в хлипко зашнурованные ботинки.

— Ты выглядишь уставшей.

Делла заулыбалась шире.

— А ты выглядишь очень тактичным.

— Извини, — поспешил вскинуть руки Шеннон, отступая назад, желая спрятаться, но покинуть сцену не решаясь — что-то внутри, трепещущее от восторга, оказывалось сильнее страха. — Просто ты обычно…

— Сияю и пахну сахарной пудрой? — рассмеялась она, пряча руки в карманы брюк. — Трачу всю себя на работу и Виски.

Шеннон замялся, недоуменно нахмурился, а Делла засмеялась — совсем не так тепло и звонко, как обычно.

— Я забыла рассказать, — махнула рукой она. — Я назвала пса Виски.

— Ты назвала пса Виски? — Брови теперь поползли наверх.

— Когда приехала забирать его, мы с Лейлой все имена перебрали, а Кайл в шутку кинул «назови Виски», — улыбнулась она. — Он сразу откликнулся. Умный парень.

— Не жалеешь, что забрала?

— Нисколько, — покачала головой Делла, подходя ближе к краю сцены и всматриваясь в пустой зал, примостившийся где-то за границами «портала». — Я помню, как влюбилась в театр.

— Расскажи мне, — попросил Шеннон, вставая рядом, в опасной близости от ее выставленного локтя, который норовил коснуться его предплечья.

— Только если расскажешь что-то мне, — хитро улыбнулась Делла, повернувшись вполоборота.

— Мне особенно нечего рассказывать, — виновато почесал затылок он, зная, что девушка раскусит его ложь.

Он мог рассказать о многом: о проклятье, о чужих мечтах, об увиденной однажды на улице Герде, которая разрезала толпу ярким желтым светом, о собственной туманной долине и откликающихся словах Данте, о том парне, которым он был когда-то, когда еще хватало таланта отдавать себя писательству.

— Я не местная, — начала Делла с тяжелым вздохом — слишком протяжным и дрожащим, чтобы его не заметить. — Мне было лет семь в день, когда чужие маски слишком сильно отразились в моей душе. Я сидела в театре, аплодировала вместе со всеми и во все глаза смотрела на актеров — они вышли на сцену и встали в ряд, взялись за руки, сделали несколько широких шагов назад, а потом подбежали почти к самому краю портала… — Делла прошла вперед, свесив носки ботинок со сцены, а Шеннон еле удержался, чтобы не ринуться за ней и не схватить за руку