Лиловый рассвет - Александр Быкадоров

уходил вглубь городской черты километров на пять, не меньше. За ним виднелись громадные здания с выбитыми стеклами и стенами металлическо-ржавого цвета, трубы, извергавшие клубы дыма, и сам дым, где-то в вышине сливавшийся со свинцом небес, а через решетчатые ворота виднелись снующие туда-сюда люди. Последнее добавляло заводу вид гудящего людского муравейника.

Ян никогда бы не увидел этого на изнеженной Азуром Земле. Но почему-то он догадывался, что они пойдут на завод. Так и было. Вуревич, сойдя с трамвая, сказал, что именно туда им и нужно.

Он подошёл к посту охраны, что-то коротко бросил охраннику и указал на своих товарищей. Тот согласно кивнул головой, открыл турникет и жестом показал, что можно проходить.

Здесь кипела жизнь, в отличие от бездыханной пустыни за стенами посёлка. Несмотря на столь поздний час, работа не прекращалась. Ян понимал, что она здесь всегда в полном разгаре. Люди ходили, казалось, в хаотичном порядке, но на самом деле это было не так. В этом, бессмысленном на первый взгляд, потоке каждый из идущих имел определенную цель. В этом и состояла обычная жизнь обычного промышленного гиганта. Только прибывшие земляне отличались от всех рабочих по совсем нерабочему виду.

— У тебя и здесь есть люди? — спросил Ян Гарвича.

— Люди здесь есть у меня, — вместо него ответил Вуревич, несимметрично улыбаясь, — И самое подходящее время и место поговорить с ними — здесь и сейчас.

Сюзанна оглянулась, затем сказала:

— Вы не слишком громко разговариваете? Я думаю, что в Азуре «эсбэшные» уши есть везде, в отличие от ваших людей.

— Здесь нет никаких ушей, — возразил Вуревич, — здесь, на этой планете, все как один, ненавидят Азур.

— Поэтому они здесь, — добавил Ян.

Они помолчали немного, и он спросил:

— А что это за люди?

— Один из них землянин, был выслан со своей планеты год назад… Другой — бывший азурец, но ненавидит Азур не меньше, чем любой другой землянин. Он здесь, — он показал пальцем вниз, имея ввиду завод, — ведает какой-то частью производства, по-моему, даже делают под его руководством что-то для службы безопасности, в общем, очень важный человек. Его зовут Ква́рел, он и является руководителем сопротивления на этой планете.

— Здесь сопротивление тоже окрашено в лиловый цвет? — спросила Сюзанна.

— Нет… Когда говорят: «Лиловые», имеют ввиду землян. Но, если поднимется восстание, Лиловыми станут все. Во главе-то будет землянин… — Вуревич кивнул на Гарвича.

— А здешний землянин, он кто? — спросил Ян.

— Он тут не очень большой пост занимает. Бригадир, не больше. По сути, всего лишь старший рабочий. Он больше по организаторской части, очень хороший человек, я его нашёл как раз через Кварела. Если б не он, здесь была бы не очень большая ячейка. В сопротивлении, правда, он имеет куда больший вес, чем на производстве. Можно сказать, он является одним из заместителей Кварела.

Ян хотел уже спросить, как зовут землянина, но его перебили:

— Сколько людей на этой планете сможет выступить в момент восстания? — спросил Гарвич.

— Я пока не знаю, за этим мы сюда и прилетели.

— Сколько производственных планет поддерживают сопротивление в ближайшем пространственном секторе?

— Галерон, Апро-семьдесят-шесть, Кива, Ксенто… какие-то ещё были. Да легче сказать, кто не поддерживает. Поддерживающих большинство. Конкретика чуть позже. Нам сюда.

Они свернули в какой-то тёмный и грязный тупик. В конце тупика была массивная железная дверь. Вуревич открыл её, и пропуская всех, скомандовал:

— Заходите.

За дверью открылось нечто, напоминающее ремонтную мастерскую. На массивных подъёмниках, распростерших свои длинные лапищи, были подвешены кары и спидеры — а те были полуразобраны, и смахивали на механических зверей, раненных, вываливших органы, мучающихся в предсмертной агонии. В помещении резко пахло какими-то необычными запахами, будто в химической лаборатории, кое-где стояли почерневшие от времени пластмассовые канистры с отрезанным верхом — в них была налита какая-то чёрная жидкость, наверное, она и источала запах. Вдоль стен стояли верстаки, на них были разбросаны детали, болты, гайки…

В дальнем конце огромного зала был отгорожен небольшой закуток, где под тусклым светом неоновых ламп спиной к вошедшим трудился над каким-то агрегатом человек. Кроме него никого не было в мастерской.

Ян без труда узнал знакомую фигуру. Но поверить в это было трудно. Практически невозможно. Наверное, вот так случаются чудеса в этой вселенной: ты веришь в смерть людей, а они появляются на других планетах, трудятся там на заводах и даже не подозревают, что подобные встречи возможны.

Ян шёл ко входу в закуток, взялся за металлическую стену. Ладонью почувствовал холод металла тонкую жирную плёнку, которая, похоже, покрывала здесь вообще всё. Он хотел что-то сказать, но боялся даже открыть рот — этот человек, стоявший к нему спиной и усердно крутящий болты был настолько похож на человека, которого он уже столько времени считал мёртвым, что, если он обернётся и у него окажется другое лицо — Яна хватит удар.

Он всё-таки решился и произнёс:

— Ми… — рот не слушался его, язык был словно ватный, — …шель?

— Какого дья… — человек был явно раздражён. Но голос… Голос был тот же, старый знакомый голос…

Человек бросил инструмент на верстак, так, что тот загромыхал на всю мастерскую, и повернулся.

Так вот, что имел ввиду Гарвич, когда говорил: «Если память Мишеля тебе дорога…» Это невероятно… Ведь он сам видел, как взрывался склад боеприпасов… Яну казалось, что он должен был заплакать, но слёзы так и не выкатились из глаз.

Мишель Россини хотел что-то произнести, но оставил рот полуоткрытым. Трудно было сказать, какое чувство было написано на его лице. Это было похоже на смесь радости и удивления.

— Ян! — он схватил ветошь с верстака, спешно вытирая руки, пошёл к Яну навстречу, — Ха-ха! Дай я тебя обниму, парниша!!! — Мишель обнял его, несмотря на свою грязную робу, — Ты-то как здесь?

Ян почувствовал крепость стальных объятий старого друга — да, впрочем, он обнимал и сжимал его ничуть не слабее. Роба Мишеля пахла концентрированной химозой, той самой, аромат которой витал повсюду. Подбородком и ладонями Ян чувствовал, насколько промаслена ткань.

— К тебе в гости приехал! — полушутя ответил Ян, — А ты меня на работе принимаешь. Нехорошо…

А потом уже тихо добавил:

— Я уже не надеялся встретить тебя живым… Прости, мы оставили тебя там, на складе… Мне стыдно до сих пор, честно… Прости, я как друг должен был настоять…

Он отстранился от Мишеля, посмотрел на него с расстояния вытянутых рук и произнёс:

— Да-а-а… Попили же они с тебя кровушки…

Небритый, грязный, какой-то почерневший, со впалыми небритыми щеками, Мишель будто был не собой, а демоверсией