Шальная звезда Алёшки Розума - Анна Христолюбова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ваше Высочество, — Алёшка дёрнулся в руках своих стражей, по-прежнему продолжая глядеть только на цесаревну, — Василий Лукич от подрядчика мзду имеет, оттого и защищает его. Он только что деньги получил за свой обман. Дозвольте, я вам свою роспись покажу…
Лукич заверещал, но Елизавета резко оборвала его:
— Помолчи, Василий Лукич! — И взглянула на мужиков, державших Алёшку: — Отпустите его.
Алёшка почувствовал, как вывернутые, точно на дыбе, руки очутились на свободе и невольно потёр запястья, прежде чем достать из-за пазухи листок со своими каракулями.
— Вот, Ваше Высочество, — он протянул бумагу Елизавете, — здесь цены на всю снедь, что Савва Евсеич привёз. Все, какие на рынке были. Ежели сравнить с тем, что в наряде указано, то видно — этаких цен ни у одного из купцов нет.
Елизавета взяла бумагу, но смотреть продолжала на Алёшку.
— Отчего же ты сразу ко мне не пришёл? Не сказал? Зачем в драку полез?
Алёшка нахмурился.
— Не по мне это — доносить да наушничать, — проговорил он тихо. — А драться я б и не стал, кабы он меня кнутищем не оходил.
Елизавета вдруг протянула руку и коснулась его щеки там, где ременной хвост мазнул по лицу и где, судя по саднящему ощущению, наливался багрянцем рубец. Алёшка длинно вздрогнул всем телом, но не от боли, которой не почувствовал — лёгкое касание тонких пальчиков, почти невесомое, пронзило будто удар молнии.
— Ишь, допытливый… — Губы её дрогнули в усмешке. — А скажи, казак, тебе-то что за резон мои деньги считать? В чём твоя корысть? — Глаза Елизаветы чуть заметно сузились.
Алёшка опустил голову.
— Последнее это дело — у сироты воровать, — чуть слышно сказал он. — Господь беззащитного от злых козней защищать заповедал.
Когда он вновь осмелился поднять на неё глаза, то едва поверил им от изумления — Елизавета улыбалась, а из глубины больших лазурных очей, словно солнечные лучи по озёрной глади, разливалось тепло.
— Что ж… Спасибо тебе, Алёшка Розум.
___________________________________
[74] драчун
[75] пьяница
[76] убыток
* * *
Елизавета полулежала в ворохе подушек. Подол синего, расшитого серебром кунтуша[77] открывал до колен изящные стройные ножки с тонкими щиколотками. Мавра, сидевшая возле постели на низкой скамеечке, ловкими движениями массировала миниатюрные красивой формы ступни.
— Ну? — не выдержала она, наконец. — Ты мне расскажешь что-нибудь? Или так и будешь молчать, аки ёрш в садке?
— Любопытная овца — волку корысть, — усмехнулась Елизавета. — Чего там рассказывать-то? Всё так и есть, как казак говорил: цены в бумагах чуть не вдвое выше настоящих, Иван съездил на рынок, проверил. И ведь не первый год уж они меня так сладко кормят. Этот Савва Евсеич сатане в дядьки[78] годится — школить да хитрости учить.
— А Лукич?
— И Лукич ему под стать… — Елизавета вздохнула и добавила грустно: — Батюшка его в люди вывел, а он у меня воровал…
— Не грусти! — Мавра принялась так усердно тереть ступни, что их словно огнём припекло, Елизавета поморщилась. — Эка невидаль — вороватый управляющий! Вот кабы он честным оказался — было бы чему дивиться! Но певчий-то каков!
Елизавета улыбнулась, чувствуя, как теплеет на душе.
— Знаешь, Мавруша, тронул он меня… Надо же… Защитить решил, с Лукичом связываться не побоялся. Да не с ябедой прибежал, а сам их усовестить хотел…
— Дурак дураком, — согласилась Мавра. — Но до чего хорош! Загляденье! Жаль, что мужицкого корня, царской дочери не пара.
— Тьфу! — в сердцах плюнула Елизавета. — Ты ни о чём другом думать не можешь?
— А о чём думать-то? Покуда песенки свои слезливые сочинять станешь, так и вся жизнь мимо пройдёт…
— Это верно. — Елизавета грустно опустила голову. — Пройдёт — не воротишь… Как у Аннушки моей прошла… Вот уж я старше неё на год стала…
— Не казнись, голубка моя! — Мавра легко поцеловала нежную розовую кожу ступни рядом с выступающей косточкой, — И не надо было туда ездить… Кабы Анна Петровна могла, она б и сама тебе велела не приезжать. Ей приятнее будет, что ты её живой помнишь. Что в гробу? Тлен! Душа уж давно в раю, а значит, и незачем на тленное тело глядеть…
— Не утешай меня, Мавруша, я себе до самой смерти не прощу, что смалодушничала и не простилась с ней…
— Что ты с Лукичом делать собираешься? — Мавра резко переменила тему. — В шею гнать подлеца?
— Из управляющих уволю. А вовсе выгонять не стану — коли пожелает, может в дворцовой прислуге остаться.
— Останется он, как же! — фыркнула Мавра. — Он на твои деньги лавку откроет и примется народишко обдирать. Гони мерзавца вон, да пускай сперва вернёт, что уворовал.
— Бог ему судья… — вздохнула Елизавета. — Прощу. Может, и мне Господь за то какой грех простит…
— Где теперь управляющего искать станешь? — Мавра опять постаралась отвлечь подругу от грустных мыслей. Елизавета про себя усмехнулась невесело — будто можно было её отвлечь…
— Нигде не стану. — Она села и подтянула колени к груди. — Я решила в управляющие этого певчего взять, Розума. Какое прозвание забавное! Ежели согласится, конечно…
И Мавра вытаращила глаза.
__________________________
[77] Кунтуш — верхняя женская одежда, в восемнадцатом веке часто использовалась в качестве домашней.
[78] В дворянских семьях так назывался крепостной слуга-наставник при мальчике.
Глава 6
в которой господа играют в карты, Алёшка занимается хозяйством, а Елизавета меняет место жительства
Вторую неделю Алёшка корпел над расходными книгами. Счислению он был обучен, умел слагать, вычитать и даже о пифагорьевой лествице[79] имел представление, однако предложение Елизаветы привело его в робость — какой из него управляющий? А ну как не справится? Василий Лукич, хоть и воровал безбожно — чем больше Алёшка штудировал расходные книги, тем яснее это видел, — однако управлял дельно, хозяйство под его рукой процветало. Алёшка же, каким бы честным ни был, вполне мог пустить по миру и саму цесаревну, и её людей. Просто потому, что представления не имел, с какого боку к этому делу подступиться.
К концу второй недели он практически впал в отчаяние — во что, дурак, ввязался! Собственно, подписался на сие авантюрство он по единственной причине — управление имением давало повод напрямую общаться с Елизаветой. Даже если бы ему сказали — не справишься, тебе отрубят голову, он рискнул бы ради этой возможности. В тот момент совершенно не думалось, что его неопытность ударит в первую очередь по той, ради кого он готов был лишиться головы.
