Шальная звезда Алёшки Розума - Анна Христолюбова

в воздухе, с каждым мгновением он ощущал её всё острее. Забыв про книги, за которыми пришёл, он мерил шагами свою каморку. Что могло случиться? Ясно было, что что-то плохое, но что именно? Дурные новости? Кто-то заболел? Или не, приведи Господь, помер? А вдруг что-то с Елизаветой?

Алёшка весь покрылся испариной. Но утром после службы он видел её, цесаревна не показалась ему ни больной, ни бледной… Господи, только бы не она! Только бы с ней ничего не случилось!

Когда появилась Мавра, он уже сходил с ума от беспокойства.

— Что с Елизаветой Петровной?! — Алёшка бросился к ней навстречу. — Она здорова?

Мавра взглянула с интересом.

— Её Высочество здорова, с ней всё в порядке, — чуть помедлив, ответила она. — Но ей велено покинуть Покровское и отправляться на жительство в одну из её дальних деревень — в Александрову слободу.

В первый миг Алёшка ничего не понял, только почувствовал огромное облегчение от того, что с Елизаветой не стряслось беды, а в следующий, когда смысл сказанного дошёл в полной мере, похолодел.

— На жительство? Но зачем?

— В ссылку. Так распорядилась Её Величество.

— Это далеко от Москвы? — Голос непроизвольно дрогнул.

— Верст сто двадцать, кажется… Точно не знаю.

Осознавая весь ужас случившегося, он молчал, а Мавра продолжала:

— На сборы три дня дадено. Дозволено взять с собой только самый ближний штат, человек десять, не больше. Так что, Алексей Григорьевич, покидаем мы вас…

Решение озарило мгновенно, словно вспыхнувшая в ночном небе зарница.

— Мавра Егоровна, мне нужно срочно увидеть Её Высочество!

* * *

Елизавета сидела за бюро. Перед ней лежала бумага, глаза бездумно скользили по строчкам, выхватывая отдельные фразы: «…покинуть Покровское-Рубцово и поселиться в своей вотчине Александрова слобода…», «…пребывать впредь безотлучно до особливого распоряжения…», «…жизнь вести скромную, непостыдную, молитвенную…», «…посетителей не принимать и самой из усадьбы не выезжать…»

Но это была лишь малая толика нынешних бед.

…Они появились во время обеда, когда Елизавета со своими людьми сидела за столом. Просто открылась низкая старинная дверь, и в трапезную вошли четверо — капрал в форме Семёновского полка и трое солдат. Присутствующие воззрились на странных визитёров в недоумении.

— Приказ Её Императорского Величества, — объявил капрал, достал бумагу и принялся читать.

С первых же строк в трапезной повисла тревожная тишина, ставшая к концу документа пронзительной. Закончив чтение, капрал передал бумагу Петру Шувалову, сидевшему ближе всех, и двинулся в сторону выхода. Однако в дверях словно бы замешкался, пропустил вперёд своих спутников и вновь обернулся к провожавшим его взглядами людям.

— Поручено передать Вашему Высочеству, что поручик лейб-гвардии Семёновского полка Кирилл Петрович Берсенев переведён на службу в Смоленск, поручик Михаил Фёдорович Белогривов переведён на службу в псковский гарнизон, сержант Григорий Андреевич Ларин переведён на службу в архангельский пехотный полк.

И, коротко поклонившись, капрал вышел.

Елизавета сжала руками виски. Сказано предельно ясно: Берсенев, Ларин и Белогривов — друзья Алексея Шубина, последняя ниточка, связывавшая с любимым. И пострадали они по её вине… Если бы она не просила передать письмо Алёше, их бы не тронули… Господи, ну что за неумолимый рок тяготеет над ней! Как жить, зная, что все, кого любишь, кто связан с тобой узами дружбы и приязни, в любой момент могут поплатиться за свою верность!

Интересно, кто-нибудь из свиты пожелает сопровождать её в ссылку? Давешний капрал не зря сообщил свои новости при всех. Её людям тоже было сказано предельно ясно — ваша преданность может стоить вам карьеры, а то и свободы. Скрипнула дверь, тяжело ступая, вошла Мавра.

— К тебе новый управляющий рвётся, — проговорила она.

— Мавруша, передай, пожалуйста, что нынче мне не до хозяйственных дел…

— Лиза, я бы приняла его. Мне кажется, он не о покосах и удоях говорить пришёл.

— У меня нет сил разговаривать… — Елизавета судорожно вздохнула, стараясь не разреветься. — Пусть приходит завтра. А впрочем… — добавила она вслед шагнувшей к выходу подруге. — Верно, ты права, лучше поговорить теперь. Пускай зайдёт.

В ожидании казака — отчего-то Елизавета никак не могла вспомнить его прозванье, — она встала и подошла к окну. Даже удивительно, что там светило всё то же яркое солнце, щебетали птицы, ржали лошади — шла обычная деревенская жизнь.

Сзади скрипнула дверь, послышались неуверенные шаги. Она обернулась, постаравшись натянуть на лицо спокойно-доброжелательное выражение.

— Здравствуйте, Алексей Григорьевич. Зачем вы хотели меня видеть?

Он замер посреди комнаты, вперив в неё свои чёрные очи, лицо было напряжённым. Глаза у него красивые, подумалось ей вдруг, впрочем, не только глаза, права Мавра, юноша удивительно хорош собой. Мысль была странной и настолько несоответствующей тому состоянию всепоглощающего отчаяния, владевшего Елизаветой, что она удивилась. А казак так и стоял, не сводя с неё взгляда и не произнося ни слова. Он всякий раз жутко конфузился, разговаривая с ней, обычно Елизавету это забавляло.

— Слушаю вас, Алексей Григорьевич.

Он глубоко вздохнул, точно в Иордань[85] сигать собрался, и выпалил:

— Я… Ваше Высочество, прошу вас уволить меня от должности управляющего.

Вмиг ощущение безысходности вновь накрыло Елизавету. Ну вот и первая ласточка. Конечно… Могла бы и сама догадаться, чего он хочет. Губы повело, и в глазах вскипели слёзы, Елизавета отвернулась к окну. Глубоко вдохнула, медленно выдохнула. Плакать можно только на плече у Мавры. Никто другой не должен видеть её слёз!

— Конечно, Алексей Григорьевич. Вы получите расчёт нынче же вечером. Жалование передаст вам Мавра Егоровна.

Больше всего ей хотелось, чтобы он ушёл, тогда можно будет броситься на постель и разрыдаться. Но голос прозвучал жалко, и, чтобы сгладить впечатление, она добавила:

— Полагаете вернуться в Придворную капеллу? Надеюсь, вас возьмут обратно. Вы очень красиво поёте…

— Ваше Высочество, — мягкий, тёплый баритон за её спиной внезапно осип, — возьмите меня с собой. Прошу вас…

Она не поверила ушам. На самом деле не поверила. В изумлении обернулась. Он стоял совсем близко — руку протянуть и можно коснуться, должно быть, подошёл, пока она делала вид, что смотрит в окно. Елизавета замерла в растерянности — впрямь говорил или только почудилось? Поймав её взгляд, он торопливо зачастил, точно боялся, что она не дослушает и прогонит:

— Позвольте остаться рядом с вами. Если вам не надобны певчие, возьмите меня к себе кем угодно — конюхом, лакеем, мне всё равно. Лишь бы подле вас…

Смуглое лицо его стало сметанно-бледным, глаза сделались больше и темнее, хотя куда уж темнее — адская бездна, а не глаза… Елизавете казалось, что погружается в них, тонет, и, как и положено в аду, возврата оттуда