Шальная звезда Алёшки Розума - Анна Христолюбова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Не гоните меня, Ваше Высочество… — прошептал он едва слышно, и Елизавета пришла в себя. — Прошу вас.
Она быстро отвернулась, чтобы снова не попасть под чары его взгляда. Сердце колотилось так, словно пробежала полверсты. С трудом переведя дыхание, она взглянула на него и постаралась улыбнуться.
— Не торопитесь, Алексей Григорьевич, подумайте хорошенько. Я не знаю, когда мне будет дозволено вернуться, да и случится ли сие вообще. — Казалось, она видит его впервые, впрочем, похоже, так оно и было. — Может статься, эта ссылка — начало куда больших неприятностей. И я не уверена, что смогу защитить от них своих людей.
Он качнул головой и вдруг усмехнулся уверенной, очень мужской усмешкой:
— Меня не нужно защищать, Ваше Высочество. Я сам стану защищать вас, как сумею. Только позвольте быть рядом.
И снова странное чувство тронуло Елизавету — на миг показалось, что нечто незримое, но очень крепкое связало её с этим человеком. Она дёрнула плечом и улыбнулась:
— Спасибо, Алексей Григорьевич. Но кто же будет заниматься моими делами здесь, в Покровском? Снова Василий Лукич?
Ей показалось, что тело его чуть расслабилось.
— Если позволите дать вам совет, Ваше Высочество, — возьмите управляющим старосту, Мину Тимофеича, он человек честный и совестливый, обманывать вас не станет.
И он впервые улыбнулся ей в ответ. Улыбка у него была чудесная.
----------------------
[85] Прорубь на реке, в которой в праздник Крещения Господня освящали воду и в которую окунались, чтобы смыть с себя грехи.
Глава 7
в которой Анна Иоанновна вникает в работу политического сыска, Мавра учит Прасковью жизни, а Алёшка поёт песни
Костяные шары с негромким приятным стуком ударялись друг о друга и закатывались в лузы. К столу, смешно ковыляя на коротких кривых ножках, тут же подбегал карлик в парике и модном кафтане, доставал шар из сетчатого вместилища и относил в одну из двух корзинок.
Императрица выигрывала. Сам Андрей Иванович Ушаков, замерший чуть поодаль в почтительной позе, в бильярд не играл, но, чтобы понять это, не требовалось знать правила — кием Её Величество орудовала столь же метко, как и стреляла. Шары один за другим сыпались в лузы, и лицо графа Бирона делалось всё более хмурым.
Наконец, последний костяной кругляш выбил предпоследний, на миг замер, словно размышляя, не задержаться ли на столе, и нехотя исчез в тёмном провале. Карлик запрыгал и захлопал в ладоши.
Анна Иоанновна с улыбкой положила на сукно стола полированную длинную палку, богато украшенную инкрустацией и драгоценными камнями, погладила по руке огорчённого Бирона и обернулась к Ушакову.
— Здравствуй, Андрей Иваныч!
— Ваше Величество, вы прекрасно играете! — Тот поклонился.
— Пустое! Просто граф хотел доставить мне приятность. Вот и позволил выиграть. — Императрица улыбнулась Бирону и вновь взглянула на Ушакова. — Пойдём, Андрей Иваныч, расскажешь о своих делах…
Все трое прошли в кабинет, располагавшийся по соседству с бильярдной, Анна уселась в большое с резной спинкой кресло возле бюро, Бирон плюхнулся на стоявшую у стены оттоманку и принялся чистить ногти, а Ушаков остался стоять, склонив голову в кудлатом парике.
— Ну что, Андрей Иваныч, как служба? Не забылась за пять-то лет? Может, нужду в чём имеешь?
— Спасибо, Ваше Величество! Нужда у нас завсегда одна — в толковых людях.
— Тут тебе ничем не пособлю. У меня самой толковых наперечёт, да и те, я чаю, к тебе служить не пойдут, — хохотнула императрица.
Около получаса Ушаков докладывал о положении во вверенной ему Тайной канцелярии, о делах, заведённых за месяц, истёкший с момента её второго рождения, об архиве, переданном пять лет назад в сыскной приказ и содержавшемся с ненадлежащим тщанием… Граф Бирон, начавший зевать минуты через три после начала разговора, наконец, сослался на головную боль и ушёл.
— Как по-твоему, Андрей Иваныч, крамолы нынче больше стало?
Ушаков бросил на императрицу быстрый взгляд, стараясь понять, нет ли в вопросе подвоха, ничего в её лице не высмотрел и ответил осторожно:
— Это как посмотреть, Ваше Величество. Таковых татей, чтоб супротив жизни и здоровья вашего злоумышляли, покамест ни единого не поймал. А тех, что по глупости и пьяному делу языками треплют, сплетни да лукавые пересуды повторяют, пожалуй, столько же, что в прежние времена. То дурь людская, её меньше не становится, ибо народишко подлец и сволочь. Проспится этакий крамольник, поймёт, что натворил, и слезами умывается, готов язык свой поганый напрочь откусить. Да токмо слово-то не чижик — коли слетело с уст, назад не словишь. Ну и распустились за пять лет, страх потеряли… Ничего, скоро языки поприкусят…
Императрица взглянула остро, и Ушакову почудился в её взгляде некий тайный знак.
— И о чём же болтают, Андрей Иваныч?
— Да помилуйте, Ваше Величество, нешто вместно мне вам пересказывать, о чём судачат пьяные солдаты да их жёнки?
— А всё же?
Ушаков нервно сглотнул, он не был опытным царедворцем, не умел легко и красиво льстить. В искусстве угадывания монарших пожеланий был несведущ и неумел, внешностью и повадкой напоминая медведя. Вот что ему сейчас делать? Не рассказывать же императрице о том, как вчерашний арестант в компании таких же бездельников рассуждал, что «государыня-де баба. И ей хочется. А есть у ней немецкий мужик Бирон, который её попёхивает».
Андрей Иванович был истинный службист — старательный, въедливый и неглупый, но соображал медленно, не умел перестраиваться на ходу, любой шаг ему требовалось как следует обдумать, взвесив все за и против. Он смотрел на императрицу, судорожно пытаясь придумать ответ и чувствуя, как покрывается холодной испариной спина. И тут его осенило. Едва сдержав облегчённую улыбку, он принял озабоченный вид.
— Вот, скажем, третьего дня арестован некий солдат Михей Зыбкин, что о цесаревне Елисавет Петровне сказывал, что она-де с гвардейцами блудит, и, кабы он захотел, тоже бы с нею сошёлся.
Императрица поджала губы, но в тёмных глазах Ушакову почудилось довольство.
— И что ты с сим амурщиком делать намерен?
— Как водится, Ваше Величество — шкуру кнутом спущу да в Сибирь.
— Будет с дурня и кнута, — хмыкнула императрица. — Неча на зеркало пенять, коли рожа ряба… Чай, он правду сказал, ничего не придумал…
Ушаков внимательно взглянул на императрицу.
— Уж и солдатня в кабаках о моей сестрице дражайшей судачит. — Анна сердито нахмурила широкие чёрные брови. — Послал Бог сродственницу… Вот скажи мне, Андрей Иваныч, как сию беспутницу к порядку призвать? Чтобы всю фамилию блудобесием своим не позорила!
— Замуж
