Кони - Сергей Александрович Высоцкий

Князь Мещерский писал в своих воспоминаниях о Па-лене, противопоставляя его Милютину: «Тут был способный, умный и спокойный военный министр Милютин, всегда подававший голос за все, что пахло либерализмом; тут был молодой министр юстиции граф Пален, фанатично преследовавший… культ судебного самодержавия и пренебрежения к губернской административной власти».

Особенно ласково обошелся министр с молодыми помощниками прокурора. Он называл их «сусликами», был приветлив и сразу же оценил незаурядные способности Кони.

Уже через год после приезда в Харьков, в ноябре 1868 года, Кони наградили первым орденом — святого Станислава с императорской короной, а в начале февраля следующего года произвели в титулярные советники.

Жил Анатолий Федорович в небольшом флигельке, внутри двора одного из домов в Инструментальном переулке. Первое время они делили квартиру с Сергеем Морошкиным, много читали, много спорили. Часто бывали на балах и приемах в домах харьковского бомонда — молодые судейские работники входили в «моду», об их выступлениях в суде много говорили, газеты печатали подробные отчеты из зала суда.

В этот маленький флигелек на Инструментальной улице пришли однажды сельские старики — принесли Кони живого гуся в знак благодарности за то, что он не «упек» надолго их парубков, подмочивших во время разлива реки воз с сахарным песком и продавших остальной по «слишком дешевой» для хозяина цене.

— Батюшка! — сказали старики двадцатичетырехлетнему прокурору. — Не побрезгуй! Прими гуся: оченно мы тобою благодарны.

«…Я совершенно искренне рассердился и, сказав просителям краткую, но энергичную речь о новых судебные порядках — едва ли им понятную, — велел им немедленно уходить…»

К Морошкину вскоре приехала жена, и Кони остался один.

В Харькове Кони провел чуть более двух лет. Но эти годы, несмотря на болезнь, вызванную сильным нервным и физическим перенапряжением, оставили в его душе самые теплые и светлые воспоминания. Он отдавался работе самозабвенно, не считаясь ни со временем, ни с косыми взглядами старых служак-правоведов, никак не умевших взять в толк, что можно так истово служить по призванию, а не ради карьеры. И тем не менее Кони сумел найти в Харькове себе единомышленников, таких же идеалистов, как и он сам. Светлая дружба связывала его с Сергеем Морошкиным. Он отдыхал душой в уютном и хлебосольном доме Морошкиных, в кругу большого доброжелательного семейства, в доме на Соборной площади.

О том, что в семье Морошкиных Анатолий нашел близких себе людей, нашел и ласку и заботу, можно судить по письму встревоженной долгим молчанием сына Ирины Семеновны к жене Морошкина, Анне Михайловне: «Многоуважаемая и добрейшая Анна Михайловна. Неправда ли, что Вас удивляет мое письмо, тем более, что это первое письмо и уже с просьбою, но Вы такая добрая и. возможно, меня, старушку, не осудите, а мою просьбу исполните. С некоторых пор, сама не знаю от чего, на меня пало страшное беспокойство на счет здоровья моего Анатолия, меня ужасно пугает его молчание на мои вопросы, что как он теперь себя чувствует? Голубчик мой добрый, Вы сама мать, и поймете меня — ведь я только и живу, что для него с братом, только и люблю то, что любит мой Толя… Я потому обращаюсь к Вам, что знаю, что он любит Вас как родных и что Вы его часто видите и, вероятно, знаете о его здоровье».

«…не говорите моему сыну о письме, он, пожалуй, будет меня журить, что беспокою Вас. Старушка И. Кони, Варшава».

И еще одно тревожное письмо прислала Ирина Семеновна Морошкиной — в ноябре того же года, из Минска, где пыталась получить роль в театре — Анатолий только что приехал из-за границы с лечения и, «кажется, не понравился». Мать никак не хотела верить его успокоительным заверениям и пыталась узнать у Морошкиной правду. И опять приписка: «Ради бога не говорите ничего Анатолию…»

И первую любовь Кони нашел здесь же. в Харькове. Нежная, русоволосая Наденька Морошкина, родная сестра Сергея, пленила Анатолия Федоровича не только своей красотой и музыкальностью, но и умом, непосредственностью. По всей вероятности, Кони или сообщил отцу о том, что собирается жениться, в письме, или рассказывал при встрече во время поездки в Петербург. Во всяком случае, брат Евгений писал Федору Алексеевичу в сентябре 1868 года: «Сколько я понимаю из твоего письма, ты думаешь, что он в кого-то влюбился в Харькове и хочет жениться, но это едва ли так! — Что то наш филозоф на это не способен…»

Надо отдать должное проницательности Евгения — даже сам Анатолий не предполагал в то время, что женитьба не состоится. И что всю жизнь потом он будет со сладкой горечью то казнить себя за это, то оправдывать…

…Весной 1869 года, надорвавшись на службе, Кони тяжело заболел. «Судебная реформа в первые годы своего осуществления требовала от судебных деятелей большого напряжения сил. Любовь к новому, благородному делу, явившемуся на смену застарелого неправосудия и безправия, — у многих из этих деятелей превышала их физические силы, по временам, некоторые из них «надрывались». Надорвался в 1868[10] году и я. Появилась чрезвычайная слабость, упадок сил, малокровие и, после более или менее продолжительного напряжения голоса, частые горловые кровотечения», — вспоминал Анатолий Федорович.

«Выдающиеся врачи Харькова признали мое положение весьма серьезным, но в определении лечения разошлись, хотя, по-видимому, некоторые подозревали скоротечную чахотку. Один посылал меня в Соден, другой в Зальцбрук, третий — в горы, четвертый, наконец, в Железноводск…»

Пытался лечить своего хозяина и мрачноватый слуга Копи Герасим Свечкарь. Настояв водку на какой-то, одному ему известной траве под названием деревей, Герасим чуть ли не силой заставил Анатолия Федоровича выпить первую порцию зелья. Но лекарство оказалось настолько горьким, что никакие угрозы и мольбы слуги не заставили Кони прикоснуться ко второй порции. Чтобы труд не пропал даром, Герасим выпил деревей сам. И как заметил Анатолий Федорович, не без удовольствия.

Судебный эксперт, добрый друг Анатолия Федоровича, чех Лямбль, профессор медицины, послал его в Европу, но не в какое-то конкретное место, а «куда глаза глядят…».

— Но что же мне пить? Какие воды? — с недоумением спросил Кони.

— Да, пить необходимо… но не воды, а пиво… — усмехнулся Лямбль. — Поезжайте от одного пива к другому пиву, а приедете во Францию —