Кони - Сергей Александрович Высоцкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Только приняв во внимание, что «Московские университетские известия», где опубликована диссертация, издание сугубо специальное, управление по делам печати посчитало, что автора и издание можно не наказывать. Министр внутренних дел Валуев утвердил заключение и передал на усмотрение министра народного просвещения.
«Как же так? — думал Кони, еще и еще раз перечитывая листки дела. — Выходит, что, провозгласив борьбу с безсудьем и безгласностью, правительство пошло лишь до известного предела? Человек по-прежнему беззащитен перед лицом агентов власти! У него отнимают последнее средство защиты — право необходимой обороны. Даже запрещают говорить об этом».
— Ну, что вы скажете? — Раздумья Кони прервал снова вошедший в комнату Делянов. — А? Разве можно писать такие вещи?!
— Можно и должно, — твердо ответил Кони, — когда разрабатывается научный вопрос.
Он стал доказывать товарищу министра, что не выдумывал новых теорий, что все эти мысли уже высказаны зарубежными очень известными авторами, что некоторые из книг допущены цензурою и в России.
— Друг мой, — качал головой Делянов. — Осмотрительность — мать благополучия.
— Иван Давидович! Да ведь тему эту мне утвердил профессор! — горячился Анатолий. — И ректор написал на диссертации: «весьма почтенный труд…»
— А все-таки надо бы писать поосторожней. Сергей Иванович Баршев, такой мудрый человек, и вдруг проморгал. А нам неприятности. Валуев говорил по вашему делу со мною. Он желает, чтобы мы обязали вас не распространять вашу «необходимую оборону» в отдельном издании.
Кони объяснил, что получил всего пять оттисков. Один из них подарил отцу, остальные ближайшим друзьям по университету.
— Ну да! Конечно, — ответил своим певучим бабьим голосом Делянов. — А все-таки надо бы писать поосто-рожней!.. Ну, прощайте! А мы так Валуеву и напи-шем, — и од прикоснулся гладко выбритой щекой к щеке Копи, что означало у него поцелуй.
А три месяца спустя — в декабре, перед отъездом Анатолия Федоровича в Москву, — к нему зашел обеспокоенный отец и сообщил, что «дело» о диссертации получило новый ход. Один из оттисков диссертации, подаренный кому-то из друзей, попал в управление по делам печати. Вероятно, работу дали почитать человеку, оказавшемуся малодостойным. И он, сопроводив ее доносом, «пустил по начальству».
Объяснение с членом главного управления М. Н. Туруновым было не из приятных. Только после того, как Кони назвал тех, кому дарил диссертацию, Турунов поверил ему, по имени человека, к которому попал злосчастный оттиск, так и не назвал.
Впоследствии Копи жалел, что министр внутренних дел не возбудил против пего уголовного дела: «Это был бы первый по времени процесс о печати перед новым судом. Я защищался бы сам и, вероятно, ощутил бы в себе ту способность к судоговорению, которую испытал впервые на практике лишь через два года в Харькове в качестве товарища прокурора. Судебное преследование, конечно, закончилось бы оправданием и лишь вызвало бы выход мой в адвокатуру, которая впоследствии столько раз замаливала меня в свои ряды. Лет через двадцать я обладал бы независимыми средствами, и сердце мое по было бы изранено столькими разочарованиями и столкновениями на почве искреннего служения правосудию. Но все к лучшему!..»
Да, все, конечно, совершилось к лучшему. И вряд ли можно вполне разделить оптимизм автора воспоминаний. Он сам неоднократно бывал свидетелем того, как строго карались куда меньшие прегрешения против порядка управления.
Не слишком продолжительная служба в Москве у Новинского оставила тем не менее серьезный след в биографии Кони. Это был человек очень честный и преданный делу, широкообразованпый — почетный член Академии художеств и Академии паук — глубокий знаток в области искусства. Но что значительно важнее — Дмитрий Александрович Ровинский являл собою редкий среди чиновников дореформенной юстиции пример человека высокой нравственности. И именно это его качество так привлекло к нему молодого Кони. На служебном опыте Ровинского недавний выпускник университета убедился в том, что и один человек, если он честен и высок душою, может многого добиться, несмотря на равнодушие или даже сопротивление его окружения.
Выступая с речью перед вновь назначенными молодыми следователями, Ровинский сказал им: «Помогайте друг другу, господа, наблюдайте друг за другом, не дайте упасть только что начатому делу, будьте людьми, господа, а не чиновниками! Опирайтесь на закон, но объясняйте его разумно, с целью сделать добро и принести пользу. Домогайтесь одпой награды: доброго мнения общества, которое всегда отличит и оценит труд и способности. Может быть, через несколько лет служба еще раз соберет пас вместе, — даст бог, чтобы тогда вы могли сказать всем и каждому:
Что вы служили делу, а не лицам.
Что вы старались делать правду и приносить пользу.
Что вы были прежде всего людьми, господа, а уже потом чиновниками…»
Девиз Ровинского стал девизом всей жизни Анатолия Кони. Пройдет много десятков лет, и на закате своей многотрудной жизни, очень больной, но не сломленный, перенесший немало невзгод и житейских крушений, он будет гордиться тем, что прошел свой путь, служа делу, а не липам. Это было единственным достоянием, которое осталось ему от прошлого. Но это было так много!
Семейство Копи распалось окончательно. Гражданской женой Федора Алексеевича стала очень молодая — ровесница Анатолия Федоровича — актриса Анастасия Каирова. У Анатолия появились две единокровные сестры: в 1865 году родилась Ольга и в 1866-м — Людмила.
Брат Евгений заканчивал учебу, мать редко бывала в Москве. Уйдя из Александринки, она играла в провинциальных театрах роли комических старух и совсем забросила свои литературные занятия. Пока Анатолий Федорович служил в Петербурге, он часто виделся с отцом. С переездом в Москву они лишь изредка переписывались. Да и времени на это у молодого юриста пе было совсем. Оп весь отдавался службе, а вечерами продолжал свое образование — читал много специальной зарубежной литературы, не пропускал ни одного отечественного журнала.
«МАЛЕНЬКИЙ
