Семь цветов страсти - Елена Арсеньева

Дикси осталась довольна ревизией ценностей своего партнера, отметив, что с атрибутами мужественности у малого ситуация более чем благополучная. Учитывая его темперамент и бойцовский задор, можно было составить почти безошибочный прогноз: Чак может занять на киноэкране довольно значительное место, даже если и не проявит особых актерских дарований. И уж что совершенно неизбежно — станет любимцем дам любой возрастной категории и разного социального положения.

Склонившись над дремлющим дружком, Дикси поцеловала его в лоб, словно скрепляя печатью благословения составленный ею вердикт. Ресницы парня дрогнули. Не открывая глаз, Чак прижал Дикси к себе, спрятав лицо в горячей ложбинке тяжелой груди.

— Они у тебя настоящие? — пробормотал он, ловя губами соски. — Я имею в виду — это не силиконовые?

Дикси рассмеялась.

— А разве ты еще не понял?

— Н-нет… — Чак изучающе помял нежные полушария.

— Раз ничего не понял, значит, обмана нет. Кроме того, надо доверять сплетням. Наши журналисты точно знают, где у кого протез. Про меня они уже десять лет талдычат только одно — «восхитительная натуральность!»

— Потрясающе! — восхищенно сверкнул он глазами. — Ты настоящая звезда! Я думаю, у секс-бомбы, которая… которая сделала карьеру и нравится публике, все должно быть настоящим… — Чак облизал губы и задумался. — Я ведь тоже гормоны не глотал — честно качал мышцы. Когда тренажеров не было — таскал камни. — Сжав кулаки, он продемонстрировал мышцы торса. — Но киношникам я не нравлюсь.

— Глупости, ты еще ничего, в сущности, не пробовал по-настоящему. Даже эту штуку.

Под взглядом Дикси жезл Чака повел себя, как кобра, поднимающая голову из корзины. Вспомнив безукоризненную и пресную в своей гимнастической отточенности сексуальную технику женевских партнеров, Дикси с восторгом поняла, что Чак никогда не станет таким, cколь бы высокому мастерству эротических игр ни обучат его подруги. Его природная грубая страстность отличалась от приобретенной техничности городских «жеребцов», начитавшихся специальной литературы, как живое тепло ее груди от безукоризненности силиконового протеза.

Незатейливую эротическую тактику паренька отличал врожденный постельный талант. Не многочисленные и бездарные, по всей видимости, партнерши, а сама природа наделила его способностью к настоящему слиянию, делающему два тела единым инструментом наслаждения. Он брал ее, как берут ту единственную, на которой хотелось бы умереть. Овладевая телом Дикси, Чак священнодействовал и осквернял его, являясь одновременно послушным рабом и безжалостным властелином.

«Все-таки это загадка, — думала Дикси, выныривая из очередной схватки. — Загадка, какую теорию под нее ни подводи». Она видела уже всяких — остервенело-страстных, изощренно-умелых, наглых захватчиков или жаждущих унижения, но вот, впервые после Ала, пришло ощущение точно найденной половины, идеального сексуального партнера. Они ничего практически не знали друг о друге, cказав не более сотни слов. Но, окажись Чак даже полным дебилом или нравственным уродом, Дикси могла бы присягнуть, что их тела — единомышленники, понимающие друг друга с гениальной чуткостью.

…Над Римом сгущались поздние летние сумерки, а любовники и не подумали о расставании, не заметив пролетевшего времени. Лишь голод напоминал о приближающемся ужине. Бутылка кислого рислинга, обнаруженная в холодильнике, была почти пуста. Разлив в простые стеклянные бокалы оставшееся вино, Чак вышел на балкон. Поражение на кинопробах омрачало радость его встречи с Дикси. Чем большую власть он ощущал над великолепной, удачливой и наверняка пресыщенной вниманием мужчин кинозвездой, тем обиднее становилось за себя. Нет, Чак не хотел сдаваться. Не выйдет! Он в сердцах саданул кулаком по балконной решетке, спугнув с карниза стайку голубей. Не станет Чарли-сорвиголова гнуть спину на кукурузных полях фамильной фермы, вздыхать по вечерам перед телеэкраном о том, что выхватили из-под носа другие, — о славе, деньгах, шикарных ресторанах, домах, автомобилях, о веренице длинноногих красоток, причитающихся ему по праву. Ему, а не какому-то там криворылому Шварценеггеру или обаяшке Сталлоне. Ноздри Чака с жадностью втянули дымно-сухой воздух большого города. Вдаль, мерцая вереницами фонарей, уходила широкая улица с красивым названием Via Prenestina, поднимались над стенами столпившихся домов, словно паря в вечернем воздухе, cветящиеся купола и шпили, шумел и переливался глянцевым блеском бегущий в ущелье сверкающих витрин поток автомобилей.

Чак крепко сжал зубы, выпятив упрямый подбородок. Лежащая в кровати Дикси видела его профиль, четко вырисовывающийся на чистейшей эмали лилового небосклона. Обнаженное тело с бокалом в небрежно откинутой руке приняло позу статуи. Такими гордо-непреклонными, уверенно-задумчивыми отливают из бронзы победивших героев.

«Кажется, ты ничего не придумала на этот раз, Дикси», — решила она, любуясь Чаком.

Впервые Дикси занялась благотворительностью. И оказалось, что устраивать карьеру другому намного проще, чем свою собственную, особенно если он не ломается и не капризничает, а послушно следует мудрым советам. Приятным открытием стало для Дикси и то, что она, в сущности, располагает немалыми возможностями в киномире. Чакки нельзя было обвинить в чрезмерной гордыне или щепетильности. Простодушие и уверенность в себе делали его неуязвимым для уколов мелкой зависти или неудовлетворенного тщеславия. Чак шел к успеху, не замечая неизбежных маленьких поражений, которые способны были привести к депрессии такую утонченную натуру, как Дикси. Он поселился в ее парижской квартире, сразу заявив:

— Пока я на нулях и воспользуюсь твоей добротой. Потом сочтемся, Дикси. — Больше к вопросу о деньгах Чак не возвращался, получая в дар все необходимое — одежду, пищу, знакомства и даже возможность совершать частые поездки.

Благодаря Дикси, снимавшейся в Риме, Чак получил эпизодическую роль в боевике, а затем вновь оказался в Голливуде. И снова — при содействии Дикси — крошечная роль. Почти полгода тщетных попыток прорваться в герои — невыносимо долго для строптивого гордеца и совсем пустяки для того, кто твердо знает: «Я вам еще покажу, братцы!» Тем более что жизнь, которую вел Чак, казалась ему потрясающей.

В Париже Дикси поставила все сразу на широкую ногу. Продав две картины, она привела в порядок квартиру и широко распахнула двери для всех, кто представлял деловой интерес в киномире. Пестрая толпа любителей богемных тусовок приносила небогатый улов — по-настоящему влиятельных людей среди гостей Дикси было немного. Но сама атмосфера ночных пиршеств, переходящих в круглосуточные кутежи, настолько волновала провинциального паренька, что Дикси и сама получала неожиданное удовольствие от давно опротивевших безрассудств. Ей нравилось являться предметом вожделения роящихся вокруг мужчин, возбуждая тщеславие Чака. Он не сомневался, что несравненная Дикси принадлежит только ему, поднимая его высоко над соперниками. Столь же веской была победа Дикси над потенциальными конкурентками. Она не ошиблась — женщин тянуло к Чаку. На фоне изощренных, пресыщенных и порочных парижан деревенский увалень лучился свежей, как парное молоко, силой, наивным добродушием и естественностью фольклорного героя.