Ария смерти - Донна Леон

столько ей и есть на самом деле. – И добавил: – Она учится в Париже.

– Поискать информацию о ней, комиссарио? – спросила секретарша.

Брунетти кивнул.

– С виду эта девушка довольно мила, – заметил он.

– У милых девушек не всегда милые бойфренды, – отозвалась синьорина Элеттра.

Брунетти кивнул и тут же передернул плечами, выражая согласие и одновременно смирение: так уж устроен мир.

– Странно – как он стоит на мосту и смотрит на нее, – произнесла синьорина Элеттра уже более спокойным тоном. – Будь это какой-нибудь сумасброд, он бы просто толкнул ее шутки ради и убежал. А этот парень захотел узнать, что у него получилось. – Вид у синьорины Элеттры был задумчивый. – Да, я обязательно поищу информацию об этой девушке!

Брунетти глянул на наручные часы. Пожалуй, можно зайти домой на ленч и оттуда отправиться в больницу, тем более что в это время палаты, хотя бы теоретически, уже закроют для посещения.

– Где именно лежит эта девушка?

– В кардиологии.

Синьорина Элеттра не смогла скрыть изумления:

– Где?

– Для нее не нашлось другого места.

После короткой паузы секретарша спросила:

– Думаете, она там в безопасности?

– Как и любой другой пациент больницы.

Брунетти подумал, не позвать ли с собой в больницу Вианелло, но во время первого посещения девушка была сонной; она может и не вспомнить, что они уже встречались. Нет, лучше уж пусть она проснется и увидит возле своей кровати женщину… Брунетти позвонил комиссару Клаудиа Гриффони и спросил у нее, могут ли они встретиться у входа в больницу в три пополудни – ему нужно «успокаивающее присутствие женщины», поскольку допрашивать им предстоит девушку, пережившую нападение.

Управившись с этим, Брунетти отправился домой. На улицах почти никого не было, поэтому он шел медленно – грех упускать такой шанс. На кампо Санта-Марина комиссар заметил, что все столики перед кафе-кондитерской «Дидович» заняты и большинство посетителей сидят, повернув лица к солнцу, с закрытыми глазами. Комиссару вспомнилась случайно подслушанная тирада американского туриста: «Солнцезащитные кремы – для неженок!» Когда Брунетти рассказал об этом Риццарди, патологоанатом усмехнулся – что случалось с ним нечасто.

Как комиссар и думал, его семья собралась на террасе: погреться на солнышке, совсем как клиенты кафе «Дидович». Паола, в перчатках и с шерстяным шарфом вокруг шеи, сидела, держа в руках книжку. Кьяра была в футболке, при виде которой у Брунетти по рукам побежали мурашки. Девушка опасно отклонилась на стуле, закинула ноги на парапет и закрыла глаза; казалось, она была в глубокой коме. На Раффи были наушники. Закрыв глаза, он дергал головой, словно у него была болезнь Паркинсона или началась «пляска святого Вита».

Приход Брунетти остался незамеченным. Он постоял какое-то время, глядя на родных. Его жена была всецело увлечена красотами слога, дочка наслаждалась солнечными лучами, а сын – тем, что Гвидо не желал называть музыкой. Витая в эмпиреях, они совершенно позабыли о нем. Как, впрочем, и о ленче.

В кухне на панели духового шкафа горел красный индикатор. Что ж, есть надежда, что когда эти живые мертвецы наконец восстанут и явятся сюда, еда у них будет… От нечего делать Брунетти накрыл на стол, стараясь создавать как можно больше шума: со стуком расставил тарелки, дважды звякнул вилкой о фаянс, а когда раскладывал ножи, один из них издал весьма удовлетворительный скрежет. Салфетками не погремишь при всем желании, другое дело – бокалы! На кухонной стойке лежал хлеб в бумажном пакете, и Брунетти очень постарался пошуршать им. Можно, конечно, надуть пакет, а затем хлопнуть по нему ладонью, но это будет уж слишком… Брунетти достал из шкафчика плетеную корзинку для хлеба, нарезал половину буханки ломтями такой толщины, как нравилось ему – и больше никому в семье, – и решил удовольствоваться этой маленькой бытовой победой.

Комиссар достал минералку, и еще в холодильнике нашлась початая бутылка «Пино Гриджио»[57]. Когда все это стояло на столе, ждать больше было незачем: время ленча давно прошло, и Гвидо сильно проголодался.

Он вернулся на террасу и застал домочадцев в тех же позах, словно это были гипсовые фигуры несчастных жителей Помпеев.

– Может, все-таки пообедаем? – поинтересовался комиссар обыденным тоном.

Не получив ответа, он подумал, что это простительно разве что Раффи, продолжавшему судорожно выстукивать ритм у себя на коленке.

– Может, все-таки пообедаем? – повторил Брунетти громче.

Паола оторвалась от книги и посмотрела на него невидящим взглядом. Она все еще была там, в далеких мирах, где люди изъясняются емкими, законченными предложениями и не поднимают шума из-за пропущенного обеда.

Кьяра открыла глаза, заслонилась рукой от солнца и увидела отца.

– А, ты уже пришел, – сказала она с улыбкой. – Отлично!

Раздражение собрало чемоданы, открыло дверь и, утянув с собой за рукав нетерпение, медленно поплелось к выходу…

Паола положила книгу на парапет разворотом вниз и встала.

– Который час? – спросила она. – Я не слышала твоих шагов.

– Я только что пришел, – сказал Брунетти.

Она подошла к нему, кажется, все еще думая о своем – то ли о том, как ярко светит солнце, то ли о недавно прочитанном. Положила руку ему на предплечье, чмокнула в левое ухо.

– У нас сегодня фриттата[58] с цукини и фаршированная грудка индейки.

– Я отвлекаю тебя от чего-то важного? – поинтересовался Брунетти, указывая взглядом на книгу, лежащую на парапете.

– От правдивости, красоты, элегантной прозы, потрясающей психологической проницательности и блестящих диалогов, – перечислила Паола.

– От Агаты Кристи тебя не оторвать, я знаю, – произнес Брунетти и повернул назад, к кухне.

Паола подхватила книгу, помахала ею у Раффи перед глазами, потом сняла с него наушники и пошевелила губами, словно что-то говоря. Парень не сразу понял, в чем заключается шутка, но потом засмеялся.

– Есть хочу – умираю, – сказал он, когда Паола отодвинулась от него.

Слова, которые она слышала минимум один раз в день с тех пор, как ее сынок научился говорить…

Раффи и Кьяра вошли в кухню следом за матерью и уселись каждый на свое место. Паола открыла духовку и бросила через плечо:

– Спасибо, что накрыла на стол, Кьяра!

Девушка с удивлением глянула на мать, потом на Раффи. Тот помотал головой. Руки у него были сложены на груди, но это не помешало ему указать на отца, прижимающего палец к губам, – жест, который позволил Кьяре без стеснения заявить:

– Ты тратишь столько времени на готовку, мамочка! Хотя бы с этим я могу тебе помочь!

На этот раз Раффи жестом показал «Ну и сильна же ты врать!», но выдавать сестру не стал.

Обед прошел мирно, за беззаботными разговорами, как это бывает, когда все свои и стесняться нечего. Паола спросила сына, приедет ли Сара из Парижа на Пасху, а когда он ответил, что да, поинтересовалась, скучает ли он по ней.

Раффи оторвался от десерта, тыквенного кекса с изюмом, положил вилку на тарелку и прижал руку к сердцу.

– Только о