Покинутая царская семья. Царское Село – Тобольск – Екатеринбург. 1917—1918 - Сергей Владимирович Марков

бельгийцы, напротив, суетливо бегали друг к другу в комнаты, что-то уносили и приносили и поминутно обращались к нам с вопросами:

– Что же нам делать?

Французская речь слышалась во всех закоулках отеля. Великолепно держали себя несколько японских офицеров; они с большим любопытством в продолжение получаса наблюдали за дикой беготней по холлу, ресторану и коридорам гостиницы как публики, так и их союзных товарищей и, наконец, обменявшись на своем гортанном языке несколькими фразами, любезно поклонились нам, и один из них, в форме майора, видимо, старший в чине, старательно выговаривая слова, по-русски сказал нам:

– С-по-к-о-й-ной н-о-ч-и!

После этого они еще раз поклонились и как ни в чем не бывало отправились в свои комнаты.

Исполнив первую часть своей задачи, мы решили детально обсудить весь план обороны. Полковник Тилли послал меня за генералом Володченко. Я обошел весь нижний этаж, поднимался на лифте во все этажи, но… генерал был неуловим. Наконец один из мальчишек-посыльных сообщил мне, что генерал уже более получаса как покинул отель через черный ход!

Это было до того неожиданно, что, когда я передал об этом моим компаньонам, они буквально остолбенели от такой генеральской доблести и не могли и слова произнести.

Однако раздумывать было некогда, в командование вступили полковник Тилли и капитан Китицын. Во время обсуждения создавшегося положения и наших дальнейших мероприятий к нам пришло еще несколько офицеров из числа тех, которые хотя и поддержали идею обороны «Астории», но представляли свои доводы о том, что оборонять гостиницу невозможно, не подвергнув огромному риску женщин и детей, а также и совершенно ни к чему не причастных иностранных офицеров. Понятно, если толпа с нашими доводами не согласится и не оставит нас в покое, а мы окажем ей сопротивление, защищая нашу офицерскую честь, мы все падем в неравной борьбе, и разъяренная чернь выместит свою злобу на ни в чем не повинных людях.

С этими вескими доводами нам пришлось скрепя сердце согласиться. Решено было, что мы, охрана, останемся внизу и в случае подхода толпы попытаемся вступить с ней в переговоры, а при намерении ее начать против нас агрессивные действия используем весь дар нашего красноречия, дабы усовестить ее, а там будь что будет!..

Таким образом, мы остались на весь нижний этаж одни. Я сел в кресло против большого зеркального окна, выходившего на Мариинскую площадь[19]. Передо мной на стройном пьедестале вырисовывалась филигранная фигура бронзового всадника[20], облитая лучами взошедшей луны. Вокруг памятника мерно ходил, как ни в чем не бывало, запорошенный снегом гренадер.

Площадь была совершенно пустынна. Только изредка быстрыми шагами проносился через нее запоздалый обыватель. Слышалась отдаленная ружейная и пулеметная перестрелка, которая эхом проносилась по улицам. Небосклон был залит кровавым пламенем все еще горевшего Литовского замка[21].

Несколько минут я просидел без мыслей, потом мой мозг стал лихорадочно работать. Резкой, ноющей болью почувствовал я свою отдаленность от Царского Села.

Что с ее величеством? Каково ее положение?

Эта мысль совершенно захватила меня. Назад! Я должен вернуться в Царское Село! Это желание отчетливо окрепло во мне.

Мои размышления были прерваны каким-то диким ревом, смешанным с нестройным пением, доносившимся снаружи. Вскоре выяснилось, в чем дело. По Вознесенскому проспекту шла разношерстная полупьяная толпа, горланившая какие-то песни. Она медленно продвигалась к площади. Я вышел из подъезда. Вот она уже совсем близко к Мариинскому дворцу… Послышался звон разбиваемого стекла, затрещала выломанная огромная входная дверь, и передние ряды ворвались в вестибюль дворца. Я вошел в гостиницу. Полковник Тилли и капитан Китицын решили пойти к толпе, чтобы переговорить с ее вожаками о том, что они намерены делать: разгромить ли только дворец или перенести свое благосклонное внимание также и на наше местопребывание?

Они сняли свое Георгиевское оружие и вышли на площадь. Я пошел с ними для связи, остановился около памятника и стал наблюдать. Они спокойно шли ко дворцу.

Вдруг из толпы отделилось человек 10–15 матросов, которые, развернувшись фронтом к идущим, легли на землю и приготовились…

Зловеще щелкнули затворы винтовок… Но ожидаемого залпа почему-то не последовало, и Тилли с Китицыным благополучно дошли до подъезда дворца и скрылись в нем.

Прошло томительно долго четверть часа… Наконец они снова появились на площади, и мы вернулись в гостиницу.

Тилли и Китицын рассказали нам, что, войдя в вестибюль дворца, они увидели толпу матросов и солдат, рывшихся в грудах служебных бумаг и документов, вываленных из взломанных столов и шкафов[22]. К ним подошел какой-то штатский, который без объяснения причин приставил к ним двух матросов с винтовками и отправил их в соседнюю комнату, где они пробыли минут пять. За это время матросы рассказали им, что они с товарищами ищут здесь министра внутренних дел Протопопова, который будто бы скрывается.

Китицын заметил им, что странно, что они ищут министра в ящиках письменных столов и среди служебных бумаг, на что ему вихрастый новобранец-матрос безапелляционно заметил:

– Теперича леворюция, и завсегда так бывает!

В это время появился тот же штатский, по-видимому главарь этой шайки, который, узнав, по какому поводу пришли наши делегаты, с пафосом ударил себя кулаком в грудь и заявил, что он старый идейный революционер и не допустит никакого насилия над женщинами и детьми. Получив заверение со стороны Тилли и Китицына, что в «Астории» ни на крыше, ни под крышей никаких пулеметов не имеется и городовых мы не скрываем, сей революционный герой предупредительно любезно снял картуз и патетически, как артист на сцене, объявил Тилли и Китицына свободными, прибавив на прощание:

– Свободные граждане погромами не занимаются, и обитатели гостиницы могут спать спокойно!!

Мы стали наблюдать за толпой. Она еще с полчаса постояла около дворца, потом медленно повернулась и скрылась на Вознесенском проспекте. По-видимому, поиски Протопопова оказались тщетными.

Около двух часов ночи я снова вышел на площадь. У памятника гренадера уже не было. Старик, видимо, решил, что покой бронзового всадника нарушен не будет, и удалился восвояси.

Между памятником и дворцом из наваленной бумаги, вытащенной из последнего, несколько штатских и солдат сделали костер и, как ни в чем не бывало, грелись у огня…

На прилегающих улицах слышались одиночные выстрелы, чьи-то душераздирающие крики и стоны. Это, по-видимому, озверелые мятежники расправлялись с городовыми и вообще с полицией, попадавшей в их руки…

Вернувшись обратно, я застал в вестибюле барона Ганна, который пришел заменить меня. Усталый и разбитый, пошел я отдохнуть в номер к своему новому знакомому, корабельному инженеру поручику К.,