Концерт в криминальной оправе - Марк Фурман

Пройдя по галерее, Решетняк с Наташей попали в небольшой внутренний дворик. Прямо перед собой они увидели вход в музей, две мраморные доски с надписями на молдавском и русском языках. Слева между музеем и галереей втиснулась чья-то квартира с деревянной верандой. Именно ее три окна были видны с улицы. На веранде сушилось детское белье — крошечные ползунки, голубые и розовые чепчики вздрагивали, покачиваясь на легком ветерке. Справа от галереи стоял еще один дом. По почтовому ящику, приколоченному к двери, музыке, доносившейся из-за нее, было понятно, что и тут кто-то живет.

Им определенно повезло. В музее началась экскурсия со школьниками, которые пришли сюда вместе с учительницей. Худенькая девушка-экскурсовод в роговых очках на одухотворенном лице в течение доброго часа водила притихшую толпу подростков по четырем небольшим комнатам, стараясь наполнить их головы массой сведений о поэте.

Евгений Васильевич видел, что дочери интересно, это радовало его. Наташа так же степенно, как и другие, переходила от стенда к стенду, подолгу задерживаясь у выцветших автографов на пожелтевшей бумаге, написанных нервным почерком гения. Особенно внимательно, с недетской серьезностью она слушала историю создания Пушкинских «Цыган» — то ли легенду, то ли быль о цыганке Земфире. Глядя сбоку на четкий профиль дочери, стоявшей у окна, Решетняк подумал, что скоро, совсем скоро она вступит на порог зрелости. И та таинственная сила, которая превратит ее из девочки в юную женщину, уже начинает пробуждаться в ней.

Но главный сюрприз был впереди. Упомянув о двух кишиневских дуэлях Пушкина, экскурсовод исчезла, через минуту появилась, неся в руках продолговатый изящный ящик из красного дерева. Не открывая его, девушка сказала:

— Ребята, в этом ящике находятся образцы пистолетов, подобные тем, которые использовались Александром Сергеевичем во время его последней дуэли с Дантесом.

Она откинула крышку. На выцветшем, когда-то темно-бордовом бархате, блеснула старинная сталь. Аккуратно, подобно инструментам в школьной готовальне, обратив друг к другу длинные стволы, лежали два пистолета. Их вороненые стволы по безупречным дугам плавно переходили в массивные рукояти темного полированного дерева. Украшенный тонкой резьбой курок хищно нависал над стволом пистолета, а металлические накладки рукоятки с орнаментом ручной работы, слегка тронутые зеленью, являли превосходное творение художественного мастерства.

У Евгения Васильевича буквально зачесались руки, так ему захотелось взять один из пистолетов. Но он опоздал. Пистолеты уже расхватали ребята. Мальчишки вертели их, заглядывали в стволы, некоторые даже обнюхивали, а наиболее нетерпеливые наседали на товарищей сзади, стремясь поскорее получить желаемое. Наконец, когда пистолеты обошли всех, подошла их очередь с Наташей.

Решетник взял пистолет и, привычно взвесив его на ладони, взглянул на основание ствола. В этом месте, известном любому эксперту, он искал фирменный знак оружия и номер, но увидел лишь давнее повреждение заводского клейма. Номер пистолета был уничтожен. Наташа передала отцу второй пистолет. То же самое…

Не веря своим глазам, Евгений Васильевич на момент оцепенел. Потом стремительно шагнул к ящику на подоконнике, откинув скрипнувшую крышку, вгляделся в этикетку на французском языке.

Все поняли, что случилось нечто необычное. Ребята притихли, а Наташа так и застыла с пистолетами, казавшимися еще более массивными в ее тонких руках.

Экскурсовод вопросительно взглянула на Решетняка, он опередил ее вопрос:

— Это действительно пистолеты пушкинского времени, знаменитой парижской фабрики оружия Лепажа. Предполагают, что из такого пистолета Дантес стрелял в Пушкина. Пистолет заряжался круглой пулей крупного калибра. В этикетке на ящике написано, что их владелец покупал пистолеты в оружейном магазине Куракина, известном всему Петербургу. Именно там заказал дуэльные пистолеты и Александр Сергеевич…

Решетняк сделал паузу.

— Мне уже доводилось держать в руках именно эти пистолеты. Я не знаю точно, кому они принадлежали, но с ними связана одна не столь уж давняя история. Мне хочется рассказать ее, чтобы ребята узнали, как попали старинные пистолеты в этот музей.

…Воспоминания, подобно снежной лавине, навалились на него. Майор Решетняк мысленно перенесся в тот морозный день своей юности, который навсегда остался в памяти, как остаются на старых фотографиях друзья, знакомые, обстановка давно минувших дней. Он провел рукой по лицу, увидел белые стены, толпу детей и большие, немного испуганные, глаза дочери.

— Это случилось в первый послевоенный год. Я только начал работать в московском уголовном розыске. У нас подобрались замечательные люди. Было много фронтовиков, пришедших в МУР сразу же после демобилизации из армии. Уголовникам и бандитам сразу пришлось туго.

Одну из оперативных групп возглавлял Анатолий Федорович Лаврентьев, бывший разведчик, имевший несколько боевых орденов. По слухам, он иной раз брал «языка» чуть ли не за сотню километров от линии фронта.

Опыт разведчика, безупречное владение оружием и трезвая оценка сложных ситуаций позволили ему вскоре достичь того, на что у сотрудников уголовного розыска обычно уходят многие месяцы, а то и годы. Среднего роста, худощавый Лаврентьев казался старше своих лет, хотя ему еще не было и тридцати. Федя Морозов и я были самыми молодыми в группе, поэтому о нас он заботился особо.

После долгих поисков мы выследили, наконец, матерого уголовника Терентия Малого. Это был верзила саженого роста, огромной физической силы. Мы знали, что Терентий вооружен пистолетом «ТТ», возможно другим оружием, поэтому особенно опасен.

В одном из переулков на окраине Москвы, в двухэтажном доме муровцы «обложили» Малого. Полупьяный бандит, закрывшись в квартире верхнего этажа, начал отстреливаться. Анатолий Федорович молча загибал пальцы на руке и, когда из двух обойм у Малого осталось несколько патронов, сказал:

— До вечера, ребята, надо его взять. Ночью он может уйти.

Мы стояли по обе стороны от двери квартиры, где засел Малый. Середина ее была в отверстиях от пуль, которые, сквозь дерево, пролетали над лестничным пролетом и нашими головами, выбивая штукатурку противоположной стены. Роль тарана для взламывания двери сыграли две пудовые гири, уложенные в прочную матросскую тельняшку. Первые три удара дверь выдержала, после четвертого — распахнулась настежь. В тот же момент Анатолий Федорович рванулся в полуосвещенный дверной проем.

— Он был смертельно ранен из этого пистолета, — Евгений Васильевич взял пистолет из рук Наташи. — Наш командир не ошибся. Расстреляв все патроны, Малый отбросил ненужный «ТТ». Однако никто не знал, что у бандита есть краденые дуэльные пистолеты, которые он зарядил свинцовыми самодельными пулями. В себя он пытался выстрелить из другого пистолета, но произошла осечка. После следствия и суда над Малым, эти пистолеты были переданы в музейный фонд.

Евгений Васильевич уложил пистолеты в их привычное бархатное ложе, закрыл ящик. Потом продолжил:

— Секунданты на дуэли и современники точно определили дистанцию, с которой Дантес выстрелил в Пушкина. Что-то около двадцати метров. С тех пор не прекращаются споры ученых и врачей о том, возможно ли было спасти поэта в условиях современной медицины. Анатолий Федорович был ранен тоже в живот из подобного оружия. Его пытались спасти опытные московские хирурги. Но медицина и в наше время потерпела поражение.

Из музея они вышли последними. Над городом все так же ярко светило солнце. Пройдя старинной улочкой, Евгений Васильевич с Наташей оказались на оживленном проспекте. Стало совсем тепло, многие шли раздетыми, перебросив плащи или пальто через руку. Они замедлили шаг у киоска с мороженым. И вдруг Наташа кинулась к соседнему киоску, где продавались цветы. Стоя в стороне, пока заворачивались в хрустящий целлофан по-летнему свежие белые гладиолусы, Решетняк грустно подумал, что даже здесь, далеко от столицы, в наполненном светом и теплом Кишиневе, ему теперь вряд ли удастся забыть о работе.

Битва за дом

С вязанкой дров Кочетов миновал ступени крыльца и шагнул в комнату. Так и есть — соседский кот Прохор уже пожаловал в гости. Лежит на печи рыжим клубком, сощурив хитрый желтый глаз. Он недовольно отвел взор и, как показалось Георгию Федоровичу, укоризненно качнул головой, когда с десяток увесистых поленьев с грохотом обрушились на пол.

Кочетов подравнял дрова, сбил в кучу, надрал бересты.

— Сейчас, Прохор Котофеевич, топить будем, — сказал он коту. — И не плохо бы тебе заняться мышами, а не бездельничать. Тогда и пообедаем вместе, чем бог послал…

Огонь разгорался медленно, нехотя. Несколько минут печь задыхалась, как неумелый курильщик, исторгая едкий дым. Кочетов подложил газету, не скупясь, добавил бересты. Дым пропал, сменившись ровным гудящим пламенем. Прохор одобрил его действия, спрыгнув с печи, стал тереться о ноги. Кот подождал, пока Кочетов расположится в кресле перед топкой, после чего грузно вспрыгнул ему на колени.