Солнце в воротах храма. Япония, показанная вслух - Дмитрий Викторович Коваленин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В простонародной, крестьянской Японии вплоть до VIII в. фактически царил матриархат. Для добуддистских японцев-язычников повседневная жизнь подчинялась воле синтоистских духов-ка́ми. Эти духи не были однозначно ни добры, ни злы, относились к людям ровно так же, как те поступали с ними, и вопросы «гендерных статусов» населения практически никак не регулировались ни религией, ни идеологией.
Среди земледельцев, рыбаков и купцов, составлявших подавляющее большинство населения, женщины, трудясь наравне с мужчинами, считались равноправными членами общества и пользовались той же степенью свободы, включая вопросы любви и брака.
Раннее Средневековье
Что же случилось с независимой ролью японской женщины к средним векам?
С VIII в. в страну проникает буддизм – модное веяние для прослойки образованных горожан, которая чем дальше, тем больше «китаизировалась» и отдалялась от жизни простых крестьян. Буддийские монахи всё сильнее влияли на столичную власть. И в итоге это привело к расколу внутри правящей японской элиты, которой многие годы заправляли женщины-императрицы.
Первый удар по японскому матриархату был нанесен в период На́ра (710–794 гг.). Новая японская столица Хэйдзё-кё (平城京, нынешняя Нара) была основана в начале VIII в. – и стала первым японским городом, спроектированным по китайским стандартам. Её прототипом явился Чанъань (нынешний Сиань) – столица китайской империи Тан. Город напоминал по форме прямоугольник, разбитый на одинаковые кварталы наподобие шахматной доски, укреплённый толстыми высокими стенами. Населения Чанъаня в середине VIII в. составляло более 1 млн человек, что делало его крупнейшим городом тогдашнего мира.
Особенность той «китаизированной» эпохи – натурализация буддизма. Поначалу именно новомодный буддизм был объявлен «защитником государства», то есть определён как государственная религия. Императоры начали обращаться в буддизм и штудировать сутры, а буддийские монахи, отучившись в Китае, – занимать высокие должности в госаппарате.
Однако такой отход от традиционного, «родного» синтоизма нравился при дворе далеко не всем. И сильнее всего он не нравился военной аристократии во главе с кланом Фудзива́ра.
Противостояние между сторонниками и противниками «буддизации» назревало несколько десятилетий – пока не переросло в в открытый конфликт, спровоцированный императрицей Кокэн. Точнее, даже не столько ею, сколько её фаворитом – буддийским монахом Докё (700–772 гг.). После того, как Докё исцелил императрицу от тяжёлой болезни, она фактически полностью подчинилась его воле. Этим воспользовались влиятельные буддисты – и попытались, ни много ни мало, сделать Докё новым императором страны.
Но клан Фудзивара помешал перевороту. В итоге монаха сослали, императрицу отправили в монастырь, а совет министров наложил многовековой запрет на право женщин занимать престол японских монархов.
В результате этих гендерно-религиозных склок «эстетствующий» буддизм отошел на второй план. В законах тех лет, а также в первых исторических летописях Японии – «Ко́дзики» и «Нихонсёки» – именно синтоистские ритуалы и церемонии начали прописываться как общегосударственные. Главные буддийские божества стали наделяться свойствами синтоистских духов-ками, а мирную, «общенародную» до тех пор языческую религию Синто заковали в цепи новой государственной идеологии – конфуцианства.
Согласно Конфуцию, женщина по отношению к мужчине занимает «место инь по отношению к ян, как Земли по отношению к Небу». Ни о каком равноправии не может быть и речи. Мужчина формально – абсолютный глава дома. Добропорядочная женщина должна быть незаметной, как тень. Она должна на коленях вползать – и, пятясь, выходить из любой комнаты, где находятся мужчины. И даже мысль о том, чтобы пожаловаться, для неё недопустима. Конфуций писал: «О добродетельной женщине ничего не должно быть слышно за пределами дома». Наградой такой женщине было уважение родных, гарантии от обид и унижений, безупречная репутация и «идеальное партнёрство» через достижение гармонии между инь и ян.
Второй – и, пожалуй, сильнейший в японской истории удар по женским правам нанесло становление самурайства (武士, буси) в эпоху Хэйан (VIII–XIII вв.). До этого, в период Нара, действовала рекрутская система, при которой солдат набирали из большого числа крестьян со всех 60-ти с лишним провинций страны. Такая огромная армия нужна была для сдерживания потенциальной угрозы со стороны империи Тан.
Но к IX в. империя Тан ослабла. Япония усилила политику изоляции от внешнего мира, потребность в гигантской армии отпала. Внешний враг исчез – и профессиональные воины-мужчины стали основным классом, сгруппированным вокруг своих военачальников в разрозненных городах. Эти города начали враждовать между собой, и Япония погрузилась в мрачную эпоху затяжных междоусобных войн, не прекращавшихся вплоть до XVII вв. Военизированный «мачизм» стал главной особенностью атмосферы японского общества в целом.
Таким образом, всё японское Средневековье (вплоть до второй половины XIX в.!) жизненный уклад женщины любого сословия определялся конфуцианской этикой, которая предписывала ей «три вида покорности»: в молодости – отцу, в браке – мужу, в старости – детям.
Именно в среде самураев неравенство между мужчиной и женщиной проступало куда отчётливей, чем во всех остальных сословиях. Официальную жену выбирали по политическим соображениям, а вовсе не по велению сердца. Даже в канонах «воинского пути» Бусидо́ было чётко прописано, что к такому серьезному делу, как женитьба, нельзя относиться необдуманно, «просто по любви», а нужно «учитывать все обстоятельства».
Глава семьи (а тем более – родового клана) прежде всего заботился о сохранении семейной собственности, традиционной фамильной профессии, осуществлял контроль над всеми своими домочадцами. Отправлял культ предков и командовал своим клановым подразделением на войне. Его авторитет был непререкаем, в его решения не вмешивался даже сёгун. Ни счастливая личная жизнь, ни чувства вступающих в брак никого не интересовали и ничего не решали.
Для дочерей самураев не было школ – их воспитывали дома. И прежде всего учили тому, как вести домашнее хозяйство и «быть хорошими жёнами». Специально нанятые учителя обучали их грациозному исполнению традиционных ритуалов – аранжировке цветов, чайной церемонии, танцам, пению, игре на музыкальных инструментах. Они учились писать нестрогим японским стилем (а не уставными китайскими иероглифами), читать классические японские романы и стихи. На этом – всё. Никаким конкретным профессиям городских женщин не обучали, они оказались фактически изолированы от какого-либо практического участия в обществе. Не случайно один из самых классических терминов для понятия «жена» (奥さん о́ку-сан) буквально переводится как «та, что сидит в глубине дома», следит за порядком «изнутри» – и не показывается людям на глаза.
Развитие городской культуры. Квартал Ёсивара
С укреплением самурайских доктрин семейная жизнь горожан скучнеет и замирает, превращаясь
