Я — ярость - Делайла Доусон

Папа дергает за ручку, и дверь трясется.

— Элла, детка? Мы можем поговорить?

Она видела много фильмов ужасов и телешоу и прекрасно понимает, что этот тон не более чем уловка. Элла трижды проверяет, что стул надежно подпирает дверь, залезает на кровать и прижимает к себе Бруклин. Под подушкой есть нож (мама выбросила его, потому что он был недостаточно острый), но Элла еще не готова его использовать. Она разблокирует телефон, наконец нажимает 1 и кнопку вызова. Рука, в которой зажат мобильный, немного дрожит, и Элла ненавидит себя за то, что начинает сомневаться, достаточно ли веская у нее причина для звонка. Как будто в полиции разозлятся за то, что Элла их побеспокоила.

Дверь в комнату дергается туда-сюда, будто игрушка, в которую тычет любопытный котенок. Либо отец не знает, как открыть ее с помощью простой заколки для волос или гвоздя, либо он напрочь позабыл об этом от злости и опьянения.

— Девять-один-один, что у вас произошло? — В голосе у женщины странным образом смешиваются дружелюбие и раздражение.

— Папа бил маму, а теперь он пытается… — У Эллы в горле пересохло, и приходится прокашляться, чтобы прочистить его. — Пытается проникнуть в мою комнату.

Голос приобретает деловые нотки.

— Адрес?

Элла шепотом диктует адрес, почти не запинаясь. Женщина уточняет, может ли она звонить Элле по этому номеру, просит назвать полные имена отца и мамы. Спрашивает, открыта ли входная дверь.

— Вряд ли. Мы с младшей сестрой заперлись в моей комнате, я поставила стул под дверь, но папа пытается… — Элла косится на дверь и понимает, что та больше не дергается, — пытался попасть сюда. Я не знаю, где он сейчас. Но он пьян.

Женщина по ту сторону молчит, и Элла прибегает к волшебному слову. С трех лет ей твердили, что стоит сказать это слово — и она получит все, что потребуется.

— Пожалуйста… Пожалуйста!

Где-то по ту сторону трубки женщина приглушенно переговаривается с кем-то, весьма настойчиво. Потом она возвращается к Элле.

— Как тебя зовут, милая?

Вообще Элла терпеть не может, когда ее называют «милой»: таким слащавым словом старики стараются подчеркнуть тот факт, что ты молода, и женственна, и должна почаще улыбаться. Но сейчас она совсем не против. Это слово смягчает ее, напоминает о… ну, не о ее бабушке, разумеется. Но о тех бабушках из фильмов и книг, у которых на кухне всегда тепло, которые пекут печенье, и варят джем, и заботятся о близких.

— Я Элла.

— Элла, у тебя все будет хорошо, слышишь? Просто оставайся на месте. Я уже отправила людей тебе на помощь, и теперь тебе надо только сидеть там, где ты спряталась.

— Ладно.

— Что? Что там? — вопрошает Бруклин. Она вцепилась в руку Эллы, но вся спряталась под одеялом.

— К нам едут люди, чтобы помочь.

— У нас будут неприятности?

— Конечно нет. Просто веди себя потише, ладно?

— Вы слышите, что происходит снаружи? — спрашивает женщина в трубке.

Элла смотрит на дверь, но ей совсем не хочется подходить к ней. Вдруг отец все-таки отыщет какой-нибудь гвоздь или просто выломает ее, навалившись всем телом, как носорог?

— Нет, но они кричали, и мы слышали грохот, и…

— У кого-нибудь из них есть пистолет? — неожиданно прерывает ее женщина. Элла ахает.

О боже, что если отец пошел за пистолетом?

— Я не слышала выстрелов, но… да, в доме есть оружие, в сейфе. В комнате папы.

— Много?

Элла сглатывает. Мысли у нее в голове скачут, как безумные. Возможно, прямо сейчас отец проворачивает ключ в замке оружейного сейфа и кладет патроны в карман, и вот-вот он вернется, чтобы пробиться через эту дверь.

Или через ту, за которой прячется мама.

— Очень, — шепчет она. — У папы много оружия.

Элла слышит, как женщина отдает приказы: уверенно, компетентно, но совсем не так спокойно, как когда обращается к Элле. Слов не разобрать. Где-то вдалеке завывает сирена. Будто бы в ответ снизу раздается грохот — гораздо громче, чем если стучать в дверь просто кулаками.

Отец пытается выбить дверь в ванную… чем-то.

БАМ

БАМ

— Чертова ты сука, лучше открой эту чертову дверь!

— Он пытается выломать дверь, — докладывает Элла женщине в трубке. Она говорит шепотом, чтобы папа не услышал, хотя вряд ли он смог бы из-за грохота. Что это? Клюшка для гольфа? Ее старая бейсбольная бита? — На первом этаже. Там моя мама.

— Никуда не выходи, — предупреждает женщина. — Я хочу, чтобы ты была в безопасности, хорошо? Полицейские уже едут, они помогут. Но важно им не мешать, понимаешь?

— Да… хорошо.

— Просто не вешай трубку.

Звонок то и дело прерывается — женщина параллельно разговаривает с кем-то еще. Телефон Эллы тоже звякает, сообщая о поступившем сообщении. Она не скрывает уведомление — интересно, кто же ей пишет в такое время? Бип — еще одно сообщение. И снова. Элла мельком бросает взгляд на экран.

Хейден.

«Детка, ну брось, я же извинился».

Сейчас Хейден — наименьшая из ее проблем, и Элле совершенно плевать, что он извинился.

Она всхлипывает и, коснувшись щеки, с удивлением понимает, что плачет. Полицейские сирены завывают уже громче, и хочется подойти к окну и посмотреть, что там будет происходить, когда они приедут, — но Бруклин вцепилась в нее мертвой хваткой. К тому же какой-то животный инстинкт, засевший в глубине, не дает Элле двинуться с места, будто единственное, что может их спасти, — это полная неподвижность.

Грохот прекращается, и Элла выдыхает. Кажется, что она вообще забыла, как дышать.

— Ну ладно, стерва, если ты не открываешь, то может мне удастся справиться с дверью наверху!

Шаги отца на лестнице — самый ненавистный звук в ее мире. На какой-то дурацкой пижамной вечеринке они смотрели «Хэллоуин»[9], и сердце у Эллы судорожно билось где-то в горле: ее напугали не страшная музыка, не маска, а то, что походка Майкла Майерса чудовищно напоминала шаги отца, когда он злится.

Из-под двери