Булавинские хроники. Жизнь в удивительной деревне - Вера Перминова

После звонка из районной администрации Моркунов схватил Рому как живого свидетеля и тоже помчался в Д. Зои и Елисея уже и след простыл, но Рому и Моркунова, разумеется, сразу же повели к главе района, который потребовал объяснений. Надо сказать, что Рома добросовестно подтвердил все, что говорил его наниматель: про то, что работали они втроем, а Зоя никогда не работала, и никто ее не заставлял, что деньги платили и даже оформили ему участок и почти построили дом. Что у Зои, конечно же, есть нормальная обувь, и не одна пара (к этому вопросу глава района возвращался несколько раз), и что никто их не держит насильно, а просто они сами не хотят уезжать.

В завершение Рома для достоверности плюнул и сказал: «Ну ее к черту, эту Зою, видеть ее больше не хочу!»

Глава администрации вроде бы поверил. Пропавший мобильный телефон тоже придавал достоверности всем этим объяснениям. Короче, их отпустили с миром.

Однако вскорости стало ясно, что долго в Булавино цыгане не задержатся. Рома с Надеждой сначала говорили, что да, мол, они остаются еще на год, но как-то уже неуверенно, а осенью заявили, что хотят уехать. Должно быть, они как-то связались с Зоей и Елисеем, потому что уже знали, где они находятся и что с ними, и, вероятно, собирались с ними вновь объединиться.

Свой участок и сруб Рома продал мне за сто тысяч рублей (специально приезжал ко мне в Москву), что было вполне близко к рыночной цене. Мне он, собственно, был не нужен, но, во-первых, я была уверена, что практически построенный дом для рабочих охотно выкупит Моркунов через некоторое время; во-вторых, я собиралась строить дом для Аленки и планировала поменять участок и сруб цыгана на строительство дома для Аленки. В-третьих, я, честно говоря, была рада, что избавляюсь от этого соседства и цыгане уедут. А в-четвертых, я не хотела, чтобы эта странная семья уезжала из Булавино нищими и озлобленными. Еще со злости подпалят мне самой дом или все окна разобьют.

И вообще, мне всегда было жалко Надежду.

Поэтому я заставила цыгана написать доверенность на продажу участка и сруба на имя адвоката из Д., с которым я была уже знакома. Он также написал расписку о получении денег, и в присутствии двух свидетелей я отсчитала ему сто тысяч. Выяснилось, что бедняга почти не умел писать. Он спрашивал меня, как пишется буква «ю», некоторые буквы писал вверх ногами. Текст, разумеется, я ему диктовала сама. Когда надо было переписать паспортные данные из его паспорта, он не мог найти, где номер, а где серия.

Ближайший дом на фото – это тот, что построил из оцилиндрованного бревна один из клиентов Моркунова. Сзади – дом для рабочих, построенный из бывшего Роминого сруба.

Так или иначе, цыгане уехали из Булавино довольными, по цыганским понятиям богатыми людьми. Надеюсь, что они живы-здоровы до сих пор; я о них больше не слышала.

«Цыганский домик» мы тут же снесли, через некоторое время состоялся обмен с Моркуновым: цыганская недвижимость пошла в уплату за строительство Аленкиного дома.

Моркунов достроил до конца сруб на бывшем Ромином участке и стал пользоваться им для поселения новых своих рабочих. Часть участка он продал одному из своих клиентов-туристов, и тот построил на нем отличный дом из оцилиндрованного бревна.

Однако эти странные люди возились-возились с домом, очень хорошо его сделали, но жить в нем не стали, а решили эмигрировать в Новую Зеландию.

Так ни разу и не приезжали в отпуск, хотя весной они на один-два дня появляются, но в доме не живут, а живут у Моркунова в гостинице. Теперь они предлагают Моркунову купить этот дом обратно для своих «гостиничных» целей, но пока не сошлись с ним в цене.

О доярках и пастухах, о строительной бригаде

Вообще, из-за того, что моркуновской ферме постоянно требуются рабочие, в нашей деревне перебывало очень много удивительных и в своем роде замечательных людей. Как правило, те, кто нанимаются на ферму, относятся к категории «перекати-поле» – это особый сорт людей, который, как видно, в нашей стране не переведется никогда – без имущества, без семьи (хорошо, если при документах), с чрезвычайно легкомысленным отношением к своему будущему и с неудержимым стремлением время от времени менять место работы и жизни. Они работают по два-три года, иногда по пять-шесть лет, а потом вдруг ссорятся со своими нанимателями (хотя до этого вроде бы мирно уживались) и в одночасье исчезают. Причем уезжают совершенно в никуда, не имея ни жилья, ни другого места работы, ни каких-то особенных накоплений, которые бы позволили пережить тяжелый период и начать все сначала на новом месте. Будет день – будет пища. Птицы небесные ни сеют, ни жнут, а Господь их питает. Бог не выдаст, свинья не съест. Где наша не пропадала. Список пословиц, иллюстрирующих эту психологию, бесконечен.

Они и появляются в нашей деревне очень часто таким же удивительным образом – «из ниоткуда и без ничего».

Например, вот два запомнившихся мне удивительных случая.

Первый произошел несколько лет назад, и я уже не помню, как звали главного героя. Однажды из лесу вышел парень в клетчатой рубашке (дело было летом), зашел на ферму и спросил, нет ли работы? Работа летом всегда есть, тем более тогда в деревне был самый пик строительства домов и людей не хватало. Парню предложили поработать на стройке, но сказали, что жилья, вообще говоря, предоставить не могут, особенно на зиму (у Моркунова есть общежитие для рабочих в бревенчатом доме, но там больше трех-четырех человек никак зимовать не могут, и в тот момент уже все это жилье было распределено). Он к этому отнесся с философским равнодушием и спросил: «А в недостроенной бане пока можно ночевать?» Даша сказала, что да, можно, и поинтересовалась:

– А где твои вещи?

– А у меня нет вещей, – был ответ.

– Как, совсем?

– Совсем. Вот только то, что на мне.

Даша уже немного привыкла к фатализму своих сотрудников, но все-таки это было слишком.

– Что, и телогрейки какой-нибудь нет, и шапки, и плаща? И даже сапог?

– Нет, совсем ничего, – говорит. – Ну, когда будет холодно – дадите чего-нибудь.

– А как же ты будешь в бане спать – там ведь нет ни кровати, ни даже лавок?

– А ничего, я на полу посплю, я привычный.

Действительно, он остался работать. Даша вечером из любопытства заглянула в недостроенную баню. Фаталист спал на голом полу в той же самой клетчатой рубашке, подложив под голову кулак. Он доработал до осени и исчез так же внезапно, как появился.

Потом еще работал один парень, пришедший к нам из монастыря. Он довольно долго до этого жил в Иском монастыре то ли послушником, то ли вольнонаемным и делал там всякую работу. По его словам, там было очень хорошо, и что заставило его покинуть монастырь – неясно. Видимо, это просто такая категория бродяг – людей, которые решительно не могут долго жить на одном месте. Наше общество прямо-таки генерирует из себя этих необычных индивидуумов, и они перемещаются по стране, работая то тут, то там пару лет, не накапливая никакого имущества и никаких привязанностей, которые заставили бы их осесть, и потом, влекомые таинственным инстинктом, внезапно снимаются с места и двигаются дальше.