Адриан. Золотой полдень - Михаил Ишков

— А если не скажу? — усмехнулся Ларций.

— Тогда пожалеешь, потому что в этом случае у меня не останется причин для жалости и человеколюбия, и ты не сможешь сказать, что пребывал в неведении.

Ларций усмехнулся.

— Я не могу сказать? Не было приказа.

Адриан всплеснул руками.

— Но ты, по крайней мере, подтверждаешь, что подобный разговор состоялся и Марк назвал имя преемника?

— Нет, не подтверждаю.

Адриан прищурился.

— Ты до сих пор не можешь простить мне Зию? Но ведь она вернулась к тебе, я никогда более не подойду к ней.

— Даже завладев августовым жезлом?

— Даже тогда. Это прошлая песня. Ее ведь не убыло? Кстати, я тут поговорил с квесторами, с которыми ты добирался до Азии. Занятные ребята, разговорчивые, но дураки. Не умеют держать язык за зубами. Насчет императрицы и всего прочего.

— Что же с ними случилось?

— Что случает с болтливыми дураками в преддверии великих событий?

— Ты приказал их зарезать?

— Нет, я приказал им вернуться в Рим, но вот вернутся ли они, не знаю, уж больно ветхая им досталась триера.

— Ты решил припугнуть меня? — спросил Ларций.

— Это не я сказал, — вновь отпарировал наместник. — К сожалению, перед отплытием они дали показания, что ты, Ларций Корнелий Лонг, отставной — теперь уже и не знаю, отставной ли? — префект конницы, вел недозволенные разговоры о личной жизни цезаря.

Ларций долго, не отрывая глаз, смотрел на собеседника. Стоило ли так спешить, мчаться из Рима, лить кровь, чтобы в какой‑то злополучный момент оказаться рядом с человеком, собравшимся продемонстрировать Риму жалость и человеколюбие и в то же время отправивших на дно двух безобидных болтунов? Велика ли была их вина? Ну, любили ребята прихвастнуть в компании, это же пустяк! У него провинностей перед этим здоровенным «рифмоплетом» насчитывалось куда больше. Строптивость и тупая исполнительность вполне могут привести его на плаху.

Стало тоскливо.

Ларций Корнелий Лонг повернулся и молча направился к выходу. Когда префект почти добрался до двери, наместник окликнул его.

— Ларций! Неужели ты не хочешь услышать новость, которая напрямую касается тебя?

Лонг повернулся, бросил взгляд в сторону императорского племянника. Металлические пальцы на протезе непроизвольно, со звоном распрямились. Стальная лапа стала похожа на лезвие упрятанного под туникой меча.

Публий Адриан, как ни в чем не бывало, подошел к префекту.

— Два месяца назад неподалеку от Рима, на Соляной дороге были жестоко убиты два твоих старых дружка, Порфирий и Павлин. Убили их зверски, истыкали тела иудейскими ножами, вырезали внутренние органы. Мне сообщил об этом Лупа. Письмо от него пришло после того, как ты покинул Антиохию?

Ларций пожал плечами.

— Ну и что? — спросил он. — Зачем это надо евреям?

— Мало ли… — развел руками наместник. — Возможно, порочность натуры представителей этого грязного племени понудила их отправится в ненавистную столицу Едома и там нанести городу и римскому народу смертельный удар в спину.

— Какой вред восставшим могли доставить эти два мошенника?

— Вот ты и задумайся на досуге, в чем они провинились? И причастны ли к этому убийству евреи? У тебя нет никаких соображений на этот счет?

— Не — ет… — неуверенно ответил Лонг.

— В таких делах, Ларций, — заверил его наместник, — я всегда на стороне добропорядочных граждан, и всякие таинственные посягательства на их честь и достоинство, а также на их внутренние органы, прикажу пресекать в корне.

— Об этом ты объявишь в сенате, — усмехнулся Лонг.

— Это шутка или?..

— Это шутка, наместник

Адриан нахмурился.

— У тебя всегда было плохо с юмором. Какой‑то он у тебя солдатский. Тем не менее, ты мне нравишься. Я не знаю, отчего мы, такие близкие по духу люди, враждуем? Ответь на мой вопрос, и я буду рад…

— Проявить щедрость и великодушие?..

Адриан от души рассмеялся.

— Значит, нет?

— Значит, нет!

Глава 7

Тем же вечером, на ночь глядя, легкий на подъем наместник Сирии неожиданно собрался в обратный путь. Помпея Плотина попыталась остановить его. Император поддержал жену, на что Адриан, здоровенный, плечистый мужчина, коротко ответил в том смысле, что «учить ученого» — неблагодарное занятие, к тому же у него в Сирии на дорогах спокойно. Не в пример другим провинциям.

Император вспылил, пообещал племяннику «разобраться с ним в Антиохии». Затем тоном, не терпящим возражений, распорядился, чтобы Публий не тратил времени и немедленно занялся поисками шейхов, готовых принять помощь от иноземцев. Адриан, недовольно зыркнув на стоявшего рядом Ларция, объяснил, что он позволил себе проявить инициативу и уже провел предварительную работу. Вожди, готовые к сотрудничеству, среди арабов есть, но все они хитрюги, каких свет не видывал. Для большей убедительности ему будет необходим Ларций, особенно его железная лапа. Он заранее запасется столиками, так что Лонгу будет что крушить во время переговоров.

Он неожиданно зверски оскалился — у Ларция от такой гримасы по спине мурашки побежали, — затем подмигнул префекту.

— Помнишь, как было в Сарматии?

Затем, повернувшись к дяде и тете, объяснил.

— Стоило нашему Ларцию показать варварам свою механическую руку, пошевелить пальцами, стоило ударить бронированным кулаком по столу, как дикари тут же становились как шелковые.

Все засмеялись. Даже Ларций, ожидавший от наместника какой‑нибудь пакости, невольно улыбнулся.

Тем временем Адриан вскочил на коня. Вдали в углу двора зашевелилась его личная охрана. Конь наместника — здоровенный, под стать хозяину, серый в яблоках арабский жеребец, принялся часто перебирать изящными, утонченными ногами, потом неожиданно и сладостно заржал. Публий любовно стукнул его кулаком между ушей. Тот замолк и встал, как вкопанный.

Адриан неторопливо перебрал поводья и, как бы оправдывая опасения Ларция, а может, в силу необузданности натуры, и на этот раз не удержался от хамства.

— Радуйся, Ларций, тебя призвали в Азию, чтобы напоследок ты успел принять участие в героическом деянии, предпринятом римлянами. Может, в самом грандиозном за всю историю города.

Император погрозил ему кулаком. Ларций не ответил. Он с невольной завистью загляделся на коня наместника — тот вновь начал пританцовывать на месте. Между тем его хозяина уже так разобрало, что он уже не мог остановиться.

Нависнув над Ларцием, наместник поинтересовался.

— Надеюсь, префект, ты и на этот раз привез с собой хорошенькую наложницу? — и тут же ударил жеребца каблуками.

Тот взвился на дыбы и с ходу помчался крупным, бешеным галопом. Пыль, грязь комьями полетела в сторону Траяна, Помпеи и Ларция.

Траян пожал плечами, обратился к префекту.

— Ну, что с ним делать?!

У Ларция невольно сжались кулаки. Он не ответил, повернулся и направился в сторону переданной ему на постой виллы, расположенной на территории дворца.

Всю ночь, чувствуя себя уязвленным, он ворочался, не мог заснуть. Было обидно — слова Адриана угодили в самую точку. Ларцию нестерпимо хотелось женщину. В первые дни в Азии он попытался подыскать себе рабыню, но все, к кому он приглядывался, не нравились. У той это не так, у этой — то, к тому же в душе не было хотя бы намека на ту тягу, какую он испытывал к Зие. Не говоря о Волусии.

О Лусиолочке..

Ларция всегда со слезами вспоминал жену, однако эти слезы не мешали ему до отвала пользоваться прелестями дакийки.

Где она, дакийка?

Чем занимается в Риме?

Далее потянуло совсем крамольным — зачем спешил? Куда торопился? Ладно, из Антиохии сбежал, чтобы не видеть Адриана, но отчего не задержался в Ктесифоне? Выругал себя — зачем надо было спешить в Харакс, в походную ставку? Пообтерся бы в Ктесифоне, подобрал бы иеродулу помясистей, почувствовал бы себя немножечко богом. Кого испугался? Назойливого Максима? Постарался как можно быстрее отделаться от прежних дружков, чтобы только не увязнуть в их интригах?

Как, отделался?

Он усмехнулся.

Тогда и кольнуло — вовремя сбежал! Сейчас падалью валялся бы где‑нибудь рядом с легатом Максимом, со всеми этими ардальонами, что так жаждали обогатиться в Индии.

К сердцу прихлынула нечаянная обжигающая радость. В тот момент он явственно ощутил тиски, в которых его держала жестокая владычица — судьба. Эти объятья оказались спасительны для него. Словно сама необходимость вела его, удерживала от необязательных поступков.

Но зачем? И куда может вести фатум?

В какую сторону?

Что принуждает искать?!

Может, он чем‑то приглянулся богам?! Своей меднолобой исполнительностью? Или тем, что оставался самим собой, не кланялся по ветру, не менял господина?