Адриан. Золотой полдень - Михаил Ишков

В Египте мятеж очень скоро превратился во вполне регулярную войну между приверженцами иудейского культа и всеми остальными жителями провинции. Сначала восставшие имели успех. Префект Египта, Корнелий Луп вынужден был отступить. В Александрии началась паника. Мятежники принялись лихорадочно возводить крепостные сооружения вокруг своих кварталов, для чего они разрушили замечательный храм Немезиды, построенный божественным Цезарем. Правда, греческое население города, в отличие от Кирен, сумело защитить себя и организовать оборону. Все греки и римляне нижнего Египта укрылись вместе с Лупом в самом городе, из которого устроили укрепленный лагерь.

В начале весны к Александрии приблизилась орда обезумевших евреев из Киренаики. Целью Лукаса было объединение со своими единоверцами в Египте, оттуда они намеревались двинуться в Иудею. Хвала богам, Марку Турбону и его когортам удалось в боевых порядках встретить бунтовщиков, а затем разгромить их. Избиение было поголовным. Легионеры никого не щадили. В резне участвовали все, даже обозники, рабы и лагерные шлюхи. Киренаикские бандиты рассеялись по всему Египту, вплоть до священной Фиваиды (в среднем течении Нила), и везде их безжалостно и зверски убивали. Никто из безумцев даже не пытался просить пощады. Они сами бросались на мечи, в пламя костров, воспевая своего бога, якобы не бросившего их в несчастии и доказавшего, что его царство близко.

В те же дни Лупу удалось окончательно подавить очаги сопротивления и в самой Александрии. Прорвавшиеся в сторону Иудеи евреи укрылись в пустынях Синая, где, невзирая ни на какие трудности, стремились добраться до стоянок мятежных арабов, называя их «братьями».

* * *

Всю зиму караван с императором и его семьей, с ближайшими к нему людьми, под охраной сингуляриев неторопливо двигался в сторону Антиохии. Несмотря на то, что Траян чувствовал себя все хуже и хуже, маршрут, по совету Адриана, выбрали по северной дуге полумесяца — вверх по течению Евфрата до Дура — Эвропоса, затем на запад к Пальмире, возле которой размещался XVI Флавиев легион, сумевший отстоять этот важный стратегический пункт. Следовать южным, значительно более коротким путем, в направление Мертвого моря и столицы провинция Аравия Петры не позволяли взбунтовавшие арабские племена.

Путь пролегал по берегу Евфрата, где совсем недавно прошли войска Лузия Квиета. Через две недели, в канун декабрьских календ (30 ноября), караван добрался до развалин Вавилона. Где‑то здесь Ларций разговаривал с крестьянином, который предупредил римского патриция, мол, «еще не вечер». Хотелось найти крестьянина, поговорить, обсудить создавшееся положение. Это было безнадежное занятие, так как отыскать живую душу в тех местах, где побывали чернокожие мавританцы и прочие дикари из Сарматии и Фракии, а также солдаты из регулярных легионов, было невозможно. Деревни были сожжены, города обезлюдели. По дорогам валялись трупы, части трупов, на перекрестках горками возвышались отрезанные головы. Дороги, по которым прошли варвары, можно было отследить по распятым вниз головой жертвам. Легионеры — цвет римской армии! — все‑таки старались соблюдать приличия и подвешивали жертвы на столбах вниз ногами. Правда, эти тоже не брезговали обматывать ноги несчастных паклей, пропитанной смолой, а затем поджигать паклю. Многих по скифскому обычаю скальпировали. Хватало также несчастных, чьи головы были притянуты к ступням веревками или ремнями. В таком виде их оставляли на солнцепеке умирать.

Между тем солнышко с каждым днем набирало силу. Дороги окутывал нестерпимый смрад. Императрице вскоре наскучило любоваться однообразными невеселыми пейзажами, и она настойчиво потребовала от супруга, чтобы тот приказал Квиету умерить пыл, иначе будет просто незачем воевать за эти земли. Императрица также настояла, чтобы Квиет запретил перепиливание жертв пеньковыми веревками, до чего были охочи варвары, набранные в Испании.

Лузий исполнил приказ. Теперь по дорогам шли пленные, обращенные в рабство. На подобные транспорты постоянно нападали кочевники — арабы, отбивали пленных.

Вообще, кочевники очень досаждали римлянам. В ставке скоро возобладало убеждение, что именно от них исходила наибольшая опасность для оккупационной армии. Летучие отряды бедуинов днем и ночью висели на караванных путях. В многочисленных донесениях постоянно сообщалось о нападении кочевников на мелкие римские отряды. Впрочем, Лонгу и другим командирам, сопровождавшим хворого императора, не нужны были письменные свидетельства, чтобы лично убедиться в день ото дня сгущавшейся опасности. На горизонте, по вершинам пологих холмов, среди обветренных бесплодных скал, среди спаленных построек и за оплывшими городскими стенами древних городов то и дело появлялись отряды всадников в свободных, полностью закрывавших их одеждах. Их численность постоянно увеличивалось, они висели над обозом, как мухи над выгребной ямой.

Не в пример братьям — евреям, арабы, храбрые и умелые наездники, нападали внезапно, всегда после долгих и утомляющих охрану наскоков. Само нападение производили либо с приближением темноты, либо перед самым рассветом, но всегда внезапно. В течение дня обстреливали караван стрелами, досаждали наскоками и тут же исчезали. Всякие попытки догнать нападавших оказывались бесполезными. В бою, лицом к лицу с противником, бедуины были слабоваты и более рассчитывали на прыть своих скакунов, чем на силу собственных рук. Дрались копьями, холодное оружие применяли неохотно и только оказавшись в безвыходном положении. Их кривые кинжалы для хорошо подготовленного конного бойца опасности не представляли. После каждого такого налета в караване недосчитывались нескольких человек.

Ларция Лонга восхищали их кони, позволявшие арабам не только безнаказанно уходить от погони, но и устраивать скачки под самым носом у его гвардейцев. Ловкость, с какой наездники обращались со своими скакунами, поражала не менее чем сами скакуны, рослые, тонконогие, и, как оказалось, куда более быстрые и выносливые, чем кони его сингуляриев. Впечатляло презрение кочевников к смерти — рискуя оказаться в плену, араб первым делом убивал своего коня, и только потом перерезал себе горло.

Императора, с трудом превозмогавшего хворь, угнетала такая тактика, связывавшая его по рукам и ногам и лишавшая армию возможности маневра. Мало того, что всякое перемещение легионов и вспомогательных частей тут же становилось известно врагу, но и перевозка припасов день ото дня превращалась во все более обременительную проблему. Приходилось выделять большие силы для охраны обозов.

В кругу императора теперь постоянно обсуждался вопрос, как пресечь активность кочевников. Их логово, в котором они укрывались после разбойных нападений, было известно. Это крепость Гатра, расположенная в пустынном месте, на высокой скале. Гатра являлась единственным местом, где в тех краях можно было достать воду. Как рассказывали пленные, вождь племени, владевший этой крепостью, приказал пробить колодец в скале, который и привел варваров к водоносному слою. В этом не было ничего удивительного — азиаты всегда славились своим коварством и хитростью. Например, в том же Иерушалаиме, а также в крепости Лахиш, тоже были пробиты колодцы, а затем от них подземные галереи, выводившие к местным, полноводным даже в жаркое время года, речкам. Так что на недостаток воды осажденные в Иерушалаиме, а следовательно и в Гатре, пожаловаться не могли. К тому же, по убеждению Лонга и других кавалерийских командиров, кочевников в первую очередь следовало разгромить в полевом сражении. Необходимо было подорвать их силы и боевой дух, и только после этого можно было приступать к осаде Гатры. Конечно, подобный план требовал времени, однако Траян вполне отдавал себе отчет, что спешка в таком деле могла поставить под удар судьбу всей войны.

С того момента как было принято стратегическое решение, Лонг наконец избавился от смрадных, гнавших сон размышлений о будущем. Дело требовало свежей головы, невозмутимости и римского умения заранее, до того, как выводить полки в поле, разгромить противника.

Военный совет собрали в Пальмире, куда в начале марта прискакал Адриан. Сюда же были вызваны Квиет, Цельз и некоторые легаты, которых следовало привлечь к фронтовой операции.

Сразу после полудня император открыл совещание, кратко обрисовал ситуацию и заявил, что будет «разумней и полезней всего, если в начале мы поговорим о мерах, которые необходимо предпринять перед началом летней кампании». Первым заговорил Ликорма — ему было поручено подготовить соображения по этому вопросу. Раздобревший, поднабравший осанистости вольноотпущенник предложил начать с попытки подкупа племенных вождей и внесения раскола в их ряды. Золота не жалеть, расходы окупятся стократно.