Охота пуще неволи - Анатолий Иванович Дементьев

так и не услышав нелестного для себя слова. Сыроватый предутренний воздух обдал Никанора. В сумраке неба мерцали яркие звезды. В сарае возилась корова, позвякивая колокольчиком. Из курятника донесся крик петуха.

Притворив калитку, лесничий направился по знакомой дороге. До леса было рукой подать. Он выступал в темноте плотной неровной полосой. В верхушках деревьев прятался узкий серп месяца. Несмотря на боль в ноге, старик шел бодро, и сердце его наполняла радость. Пусть потом Петр и Василиса ругаются, а сейчас он счастлив.

Никанор шел к моховому болоту, туда, где еще с вечера собрались глухари. Столько раз он охотился там. Знал каждую тропку, знал, на какие деревья чаще всего садятся птицы. Ноги почувствовали мягкую моховую подстилку. До болота уже недалеко, а там и сосны, старые, как сам лесничий, и на них — глухари.

Идти стало труднее. Часто попадались ямы, наполненные холодной вешней водой, поваленные бурей деревья, огромные камни, неведомо как попавшие сюда. На один из таких камней Никанор сел и прислушался. Лес еще спал. Несмотря на свои пятьдесят восемь лет, лесничий обладал прекрасным слухом. И когда откуда-то с востока долетел неясный скрипучий звук, он безошибочно распознал в нем весеннюю песню глухаря.

Охотник встал и осторожно пошел в направлении песни. К тому времени уже достаточно рассвело, и можно было разглядеть ближние деревья. Сердце лесничего учащенно забилось, и по всему телу прошла знакомая волна охотничьего нетерпения. А глухариная песня слышалась все явственнее, ближе. Никанор уже не шел, а легонько прыгал в такт второму колену песни и останавливался, когда птица умолкала. Больная нога ныла, мешала делать движения, но охотник забыл о боли и только досадовал: нет в нем той сноровки, что была раньше.

Наконец, охотник увидел птицу. Крупный глухарь медленно расхаживал по толстой ветке, распустив веером пышный хвост. Освещенный первыми лучами вставшего солнца, он казался сказочной птицей. Тусклый металлический блеск струился от слегка опущенных крыльев, четко вырисовывалась массивная голова с кровавой полоской брови над глазом.

Глухарь остановился у конца сломанной ветки, повернулся грудью к солнцу, вытянул шею, и скрипучие звуки полились в воздухе.

Как завороженный, смотрел на поющую птицу старый лесничий. Сотню раз, а может, и больше видел он эту картину, но всякий раз смотрел на глухаря с новым восторженным чувством.

Где-то внизу негромко проквохтала глухарка, и, поймав этот скромный звук, лесной певец затрепетал, запел с новой силой. Быть может, он прославлял в своей песне весну, нарождавшийся день, выплывавшее из-за леса солнце. Быть может, он славил любовь, и это было лучшей порой его глухариной жизни.

Очнувшись, Никанор поднял ружье и полез за патронами. Рука не нашла патронташа. Охотник торопливо ощупал пояс и убедился, что патронташа на нем нет. Забыл дома! Так вот что не давало ему покоя. Вот что смутно беспокоило дорогой. «Как же это? — растерянно шептал лесничий. — Как же я…»

А глухарь, не замечая человека, все пел и пел. Едва смолкала одна песня, как он уже заводил новую. Никанор опустил ружье. На глаза навернулась непрошеная слеза.

— Вот и пришла старость-матушка… — с горечью проговорил старик.

Глухарь оборвал песню, испуганно покосился вниз, где стоял охотник, и, громко хлопая крыльями, сорвался с дерева.

СЛУЧАЙ НА ОХОТЕ

Молодого способного поэта Владимира Алмазова я узнал недавно. Познакомились мы на одном из литературных вечеров, когда Алмазов прочитал несколько своих лирических стихов. Меня поразили тонкое понимание природы, теплота и задушевность, с которой поэт говорил о родном Урале. Слушая его, я почувствовал, что нахожусь в заснеженном горном лесу, среди объятых глубоким зимним сном елей и лиственниц, вижу избушку лесника, прислонившуюся к широкой груди великана-утеса. Как живой, предстал предо мной Степан — старый уралец, участник двух войн, а ныне охранявший природу родного края.

Хороши были и другие стихи, в которых поэт воспевал свой город, простых советских людей — тружеников, рассказывая о любви рабочего парня и девушки. В каждом из этих стихотворений Алмазов умел показать новую черточку в обычной жизни, сказать что-то свое, такое задушевное и чистое, обнаруживал тонкую наблюдательность.

Когда Алмазов кончил читать, некоторое время было тихо. И эта тишина смутила молодого поэта. Я внимательно посмотрел на его высокую фигуру в темно-синем костюме, на бледное, несколько вытянутое, лицо с прямым тонким носом и голубыми глазами, в которых еще не погас огонек вдохновения. Левой рукой он то и дело отбрасывал с высокого чистого лба пряди русых, слегка вьющихся волос, а они, непокорные, упряма спускались на прежнее место.

Алмазов явно волновался и как-то смущенно смотрел поочередно на всех сидевших в комнате. Его взгляд скользнул и по мне. Я дружески, ободряюще улыбнулся, но он, видимо, не заметил этого и перевел взор на моего соседа слева.

Тишина в комнате стояла недолго. Послышались возгласы горячего одобрения, вопросы к автору. Алмазов отвечал коротко, но предельно ясно.

Стихи понравились не только мне, но и всем, кто его слушал в тот вечер. Позднее некоторые из них были напечатаны в областных газетах, в альманахе и в сборнике лирических стихов поэтов Южного Урала.

С вечера я и Алмазов ушли вместе. Дорогой разговаривали о литературе, обсуждали только что вышедший роман известного писателя. Потом перешли на другие темы.

После того памятного вечера я встречался с Владимиром Алмазовым еще несколько раз, и наше знакомство постепенно перешло в дружбу. В начале этого года в местном книжном издательстве вышла первая скромная книжечка лирических стихов Алмазова «В краю родном». Я от души поздравил молодого поэта с хорошим началом, пожелал новых творческих успехов.

— Надеюсь, — сказал я, с великим удовольствием принимая дарственный экземпляр книги с лаконичной, но выразительной надписью автора, — это ваша первая, но не последняя книга. Не так ли?

— Право, не знаю, — ответил Владимир, застенчиво улыбаясь. — Я так мало пишу и так долго работаю над каждым стихом, что вам, пожалуй, придется очень долго ждать новую книгу. Ведь те стихи, что здесь напечатаны, — плоды многих лет работы. Планы, замыслы есть и, кажется, не плохие, но как все это, выражаясь языком наших журналистов, «претворить в жизнь» — мне еще самому не ясно.

Через три дня я узнал, что Алмазов уехал в один из районов области, где строился совхоз на целинных землях.

Его отъезд для меня был неожиданностью. «Уж не там ли он будет «претворять в жизнь» свои планы?» — подумал я, вспомнив наш недавний разговор. Навел справки и убедился, что не ошибся в своем предположении. Алмазов