Охота пуще неволи - Анатолий Иванович Дементьев

валенки, меховые шапки и рукавицы, а поверх всего — медвежьи дохи. Здесь же, в санях уложены тетеревиные чучела, ружья, рюкзаки с провизией.

Охотники покуривают и тихо разговаривают.

— А знаете, Иван Кузьмич, — говорит Перепелкин, счетовод колхоза «Светлый путь», — вот так же однажды я ехал на охоту. Мороз был чертовский, градусов на пятьдесят…

— Ну-у? — изумляется Иван Кузьмич Зубов, работник областного управления сельского хозяйства, и плотнее кутается в доху. — На пятьдесят?

— Ей-ей, — уверяет Николай Тимофеевич, — крепкий морозец стоял. Приехали мы в лес, чучела расставили и началось… Эх, и охота была удачная! Тогда я наколотил полсотни чернышей.

— Ну? — снова удивился Иван Кузьмич. — Неужели полсотни?

— Да, да, с полсотни, а может, и больше, я не считал. И верите — одни петухи. Самок я вообще не бью». Полсотни великолепных, жирных косачей. Вот это была охота!

Зубов пробует выразить не то удивление, не то сомнение, но счетовод не дает ему вымолвить слова и продолжает:

— Сегодня, Иван Кузьмич, я уступаю вам лучшее место и честь первого выстрела. И не, отказывайтесь, нет, нет, и не благодарите. Я много охотился на своем веку, моя страсть удовлетворена. А вы, вы еще не видели настоящей охоты.

— Позвольте, — вежливо возражает Иван Кузьмич, — я занимаюсь охотой лет двадцать и, право…

— А я — пятьдесят! — перебивает собеседник. — Э… э… то есть не пятьдесят, а тридцать, но что там ни говорите, я буду настаивать, чтобы вы заняли лучшее место. Иначе вы меня просто обидите. Я делаю это из уважения к вам и в знак нашей дружбы. А мне ладно где-нибудь и похуже.

— Да зачем же, мы оба можем найти хорошие места.

— Не-ет. В лесу двух мест хороших не бывает. Обязательно одно похуже.

Разговор продолжается в том же духе. Семен, возница, молчит, слушает, ухмыляясь.

Сани въезжают в лес и скоро останавливаются на большой поляне. Зубов и Перепелкин вылезают из саней, разминают отекшие от долгого сидения ноги, хлопают рукавицами, чтобы согреть озябшие руки.

Поляну обступили хмурые сосны вперемежку с елями. Справа поднимается группа стройных берез. Семен вырубает высокие шесты, насаживает на них тетеревиные чучела и затем, приставляет, к березам. В стороне едва виден замаскированный скрад. Семен берет другие чучела, идет в противоположный конец поляны, где много молодого березника, и там устанавливает их. Потом он уводит подальше в лес лошадь, выпрягает и задает ей сено.

Близится рассвет.

Николай Тимофеевич, поговорив с Семеном, возвращается к Ивану Кузьмичу.

— Вы расположитесь вот в этом скраде, — говорит он. — Да, да, не возражайте. Как другу и гостю, я должен уступить лучшее место. Снимайте вашу доху и устраивайтесь. Уговор будет такой: во время охоты с места на место не переходить. Не возражаете? Вот именно, так и полагается среди серьезных охотников. Ну-с, ни пуха ни пера.

Он жмет руку товарища и уходит к березовой роще. Иван Кузьмич лезет в скрад. Там он расстилает доху, вынимает из чехла ружье, привычными, ловкими движениями собирает его. Все это он делает не торопясь, так как знает, что спешить некуда.

Медленно начинается зимнее утро. Гаснут звезды, месяц. Скрывается за деревьями и слабо просвечивает между веток. Мороз как будто слабеет. В лесу особенная, предутренняя тишина.

Зубов смотрит в отверстие скрада. Перед ним вырисовываются слегка припушенные снегом березы, среди веток видны тетеревиные чучела. Они, как живые — словно стая лирохвостых косачей расселась на деревьях, чтобы покормиться березовыми почками.

«Славный человек Николай Тимофеевич, — думает охотник, — любезный, обходительный, оказывает столько внимания, даже совестно. Ну кто бы согласился уступить лучшее место, а сам… Впрочем, он много охотился. Пятьдесят косачей! Если бы мне взять половину… Обязательно отплачу ему за услугу. Подарю болотные сапоги или…».

Мысли Ивана Кузьмича прерываются свистом крыльев. Он быстро хватает двустволку, но тетерева, не заметив чучел, летят дальше.

…«Или, еще лучше, дам щенка от Дианки…».

Снова в морозном воздухе раздается характерный шум крыльев. Пять косачей садятся на березы. Птицы удивленно разглядывают своих неподвижных собратьев. Медлить нельзя, Зубов отлично понимает это. Он тихо просовывает стволы ружья в отверстие скрада и целит в петуха, сидящего ниже остальных. Тишину разрывает слабый хлопок выстрела. Тетерев падает в снег. Остальные продолжают спокойно сидеть на ветках, поглядывая вниз. Они не понимают, что произошло. Охотник стреляет из второго ствола. Еще один косач валится с ветки. Иван Кузьмич торопливо перезаряжает ружье и делает третий выстрел… Опять удачно! Двое уцелевших взлетают и моментально исчезают за деревьями.

«Спасибо Николаю Тимофеевичу, — радостно думает Иван Кузьмич. — Обязательно подарю ему болотные сапоги и даже, может быть, щенка от Дианки».

Ему хочется вылезти из скрада, подобрать убитых птиц, но он знает, что этого делать нельзя, пока не кончится охота. Зубов достает фляжку и делает два-три торопливых глотка. Вино обжигает, огнем растекается по телу. Хорошо, будто и мороза нет.

Снова свист крыльев. Вторая стайка косачей подсаживается к чучелам.

— Раз, два, три… семь… больше десятка! — шепчет пересохшими от волнения губами Иван Кузьмич.

Один за другим гремят выстрелы. Синий дымок расплывается над скрадом. С берез падают убитые птицы, подранки трепыхаются в снегу. Зубов возбужден, входит в азарт, шлет выстрел за выстрелом. В снегу уже лежит около десятка тетеревов, а подлетают все новые и новые стаи.

Со стороны Перепелкина выстрелов что-то неслышно. Но занятому охотой Ивану Кузьмичу сейчас не до услужливого товарища. После каждого удачного выстрела он мысленно говорит:

«Подарю, обязательно подарю болотные сапоги и щенка от Дианки».

Если же случится промазать, в голове Зубова мелькает мысль:

«Сапоги-то, пожалуй, и подарю, а что касается щенка…».

Но следующий выстрел опять удачен, в снег падает сразу две птицы.

«…Что касается щенка, то и его отдам. Для такого друга не жалко».

В разгар охоты вблизи скрада слышится скрип снега под чьими-то ногами.

— Иван Кузьмич, как делишки?

Зубов узнает голос счетовода, но притворяется, будто не слышит. Перепелкин подходит ближе и задает новый вопрос:

— Стреляете помаленьку?

Притворяться дальше неудобно. Иван Кузьмич с досадой отвечает:

— Помаленьку стреляю.

— То-то я слышу с вашей стороны все бух да бух. Дай, думаю, справлюсь, как у гостя дела.

— Спасибо за внимание. Только вы, Николай Тимофеевич, стоя у шалаша, мешать мне будете. Сейчас опять прилетят.

— Это не шалаш, а скрад, — обиженно замечает охотник. В шалашах сторожа на огородах живут.

Мимо пролетают косачи. Увидев человека, они пугливо шарахаются в сторону.

— Эх, черти! — сокрушенно вздыхает счетовод. — Улетели.

— Это вы виноваты, — доносится из скрада раздраженный голос Ивана Кузьмича. — Вы их спугнули.

— То есть как это я? — Николай Тимофеевич подходит ближе