Корейская война 1950-1953: Неоконченное противостояние - Макс Гастингс

24-й дивизии грузились в самолет, чтобы лететь в Корею. Американские войска в Японии, бесцеремонно выдернутые из непыльной и, пожалуй, откровенно и бесстыдно праздной оккупационной жизни, начали мучительно приспосабливаться к боевым условиям. Макартур и его штаб в «Дай-Ити» с головой ушли в выполнение титанической задачи – вступить в войну с беспощадным победоносным противником, имея отнюдь не самые впечатляющие силы из тех, что когда-либо посылала в бой Америка.

⁂

Адъютант Алмонда (начальника штаба Макартура) капитан Фред Лэдд станет впоследствии одним из самых уважаемых американских военных и советников во Вьетнаме. Вспоминая Корею много лет спустя, Лэдд полагал, что уже тогда, в первые дни войны, в «Дай-Ити» обозначились корни всех последующих разочарований и катастроф:

Все эти офицеры, все генералы – они действительно считали, что сейчас они туда явятся и «остановят гуков», точно так же как во Вьетнаме. Кто такие эти гуки, они не знали и знать не хотели. Попробуй уточнить у любого американского старшего офицера в Корее: «Корейская 42-я дивизия – это кто, коммунисты или южане, и кто ими командует, откуда взялся, где воевал?» – никто просто не поймет, о чем ты спрашиваешь. Гук и есть гук. Только вот если бы он воевал с немцами, он отлично был знал, кто есть кто[62].

А какой у нас был выбор, возразил бы Макартур. Если бы он или Америка повременили, дожидаясь, пока страна подготовится к войне, Южную Корею уже стерли бы с карты. Разумеется, лучше сразу обозначить свои намерения, закрепиться хоть как-то на южнокорейской территории, пусть и неустойчиво, чем обсуждать из Токио, как вернуть полуостров. При всех достоинствах полчищ Ким Ир Сена и при всех недостатках 24-й дивизии и аналогичных ей формирований в Японии с босоногими азиатами американцы уж как-нибудь справятся.

Независимо от дальнейших шагов коммунистов правительство Трумэна намеревалось теперь пустить в ход все силы, которые потребуются, чтобы восстановить независимость и целостность Южной Кореи. Оставалось только выяснить, сколько союзников Америки и членов ООН окажут ощутимую помощь делу, за которое они проголосовали.

3. Лондон

В 11 утра вторника, 27 июня, британский Кабинет министров собрался обсудить объединение французской и немецкой угледобывающей промышленности, белую рыбу, дотации на малопродуктивные земельные участки в холмах и оказание помощи ООН в Корее. Клемент Эттли и его министры единодушно решили, что «очевидный долг правительства Великобритании – сделать все от него зависящее, чтобы совместно с остальными членами ООН помочь Южной Корее дать отпор агрессии»[63]. Однако этот жест подразумевал огромное напряжение для ослабевшей экономики и военной мощи Великобритании, пропорционально гораздо большее в сравнении с бременем, которое возлагали на плечи своего народа замахнувшиеся на масштабную войну власти Соединенных Штатов.

Завершение Второй мировой ознаменовало для американцев начало новой эры изобилия: Штаты переживали бешеный потребительский бум, дав себе волю после четырех лет аскезы. В Европе не наблюдалось ничего даже отдаленно похожего. И победителям, и побежденным приходилось очень туго и было совсем не до жиру. Германия и Австрия ничего другого и не ожидали. Но британцев, которые в 1945 году так бурно радовались победе, лишения и тяготы карточной системы, упадок промышленности и экономики, сохранявшиеся до 1950-х, ранили очень больно. Лейбористское правительство Клемента Эттли, в некоторых отношениях даже выдающееся, настоящей популярностью не пользовалось никогда. После оглушительной победы на выборах в 1945 году перевес на следующих выборах, в феврале 1950 года, оказался совсем незначительным, они прошли буквально со скрипом. Никаких внятных мыслей, кроме призыва еще потуже затянуть пояса и еще чем-нибудь пожертвовать, британцы от них не слышали. Многие парламентарии-лейбористы были инстинктивно настроены против Америки. Им пришлось признать высшую иронию в том, что британское государство всеобщего благосостояния – ценнейшее сокровище социализма – создавалось исключительно на деньги, взятые в долг у капиталистической Америки. Война обошлась Британии в 7000 миллионов фунтов стерлингов – четверть ее национального богатства. Послевоенная Британия нуждалась в импорте на сумму не менее 1100 миллионов фунтов стерлингов в год, чтобы поддерживать стандарты личного потребления военного времени. При этом ее экспорт едва дотягивал до 400 миллионов фунтов. Перекрыть этот разрыв можно было только за счет займов у Америки, но в конце 1945 года англо-американские отношения заметно испортились – не в последнюю очередь из-за действий Британии в подмандатной Палестине. И когда американцы предложили 3,75 миллиарда фунтов стерлингов под грабительские 2 %, левые лейбористы, в первую очередь Фут, Каллагэн, Касл, Дженни Ли, проголосовали против этого займа.

Верх одержали реалисты. Кредиты были предоставлены, за ними последовал неслыханно щедрый для Америки жест в виде помощи в размере 12 миллиардов долларов, выделенной согласно плану Маршалла для западных союзников в Европе. Однако этот долларовый спасательный круг поддерживал у британцев вплоть до конца 1940-х, помимо всего прочего, иллюзию, будто им по-прежнему по плечу расходы, приличествующие великой державе. В 1946 году Британия все еще тратила на оборону 1736 миллионов фунтов – одну пятую ВНП. На военной службе и в смежных отраслях были заняты 1,5 миллиона человек. К 1948 году расходы на оборону снизились до 700 миллионов фунтов, однако потом вновь начали расти: до 780 миллионов фунтов в 1949–1950 годах, а затем до предусмотренных соответствующим проектом бюджета 1112 миллионов фунтов в 1950–1951 годах. Даже если с Индией и Бирмой пришлось расстаться, на картах Африки и Ближнего Востока еще хватало территорий, окрашенных в имперский красный цвет или остававшихся под менее очевидным контролем Британии. Клемент Эттли лично настаивал на том, что Британия должна разрабатывать собственное ядерное оружие, опасаясь, как бы Америка не закрыла вдруг своей склонной к утечкам информации союзнице доступ к ядерным секретам. Все возражения экономистов отвергал его министр иностранных дел – воинствующий антикоммунист Эрнест Бевин.

В последние два года Второй мировой войны британцев беспокоила очевидная наивность правительства Рузвельта относительно благих намерений Сталина. Точно так же им, с их инстинктивным неприятием крайностей, было не по себе в марте 1947 года, когда доктрина Трумэна обязала Соединенные Штаты противостоять распространению коммунизма по всему миру. Однако холодная война связала страны Североатлантического альянса неведомыми до тех пор узами. В 1948 году в Восточной Англии были размещены американские бомбардировщики B-29. Опускающийся железный занавес, блокада Западного Берлина Советами в 1948–1949 годах, борьба коммунистов за власть над Грецией, угроза британским интересам на Ближнем Востоке – все это в совокупности убеждало всех, кроме крайне левых в Лейбористской партии, что от Москвы исходит угроза и что союз с Америкой жизненно необходим. Эрнеста Бевина называют самым активным британским министром иностранных дел со времен Пальмерстона.

Сейчас, полжизни спустя, мы уже с трудом вспоминаем, что в 1950 году Британию безоговорочно воспринимали как могучую мировую силу, участницу «Большой тройки», по праву занимавшую место в президиуме вместе с Соединенными Штатами и Советским Союзом. Послевоенная жизнь для большинства британцев оставалась серой, холодной и мрачной: в ней сохранялись все тяготы военного времени, только теперь их не скрашивало ощущение жертвоприношения ради высокой цели. И все-таки «авторитет Британии как великой державы, – писал ведущий британский специалист по периоду правительства Эттли, – так губительно пошатнувшийся после суэцкого позора 1956 года, в 1945–1951 годах был еще бесспорным»[64].

С самого первого обсуждения корейской войны на заседании Кабинета министров 27 июня британцы продемонстрировали тревогу, которая за последующие недели только усилилась: им не нравилось предложение Штатов открыто возложить вину за пхеньянский акт агрессии на «централизованно направляемый коммунистический империализм» и преподносить его как одну из нитей в той паутине заговоров, которую плетет в Азии Москва.

Не было доказано [как записано в протоколе заседания], что, совершая этот акт агрессии в Южной Корее, Северная Корея действовала по инструкции из Москвы; кроме того, было высказано предположение, что предпочтительнее попытаться обособить этот инцидент и рассматривать его как акт агрессии, совершенный Северной Кореей по собственной инициативе. Это дало бы советскому правительству возможность отозвать, не теряя лица, любую поддержку, оказываемую Северной Корее. Своим заявлением о связи этих событий с коммунистической угрозой в других частях Азии правительство Соединенных Штатов бросило бы серьезный вызов советскому правительству; в результате спорными окажутся и другие вопросы,