Кощеева жена - Екатерина Валерьевна Шитова

опустилась на снег. Руки и лицо ее покраснели от холода, ноги онемели, но девушка даже не пыталась их согреть.

– Раз так, останусь здесь. Лучше замерзнуть насмерть, чем пережить тот позор, что меня ждёт! – тихо проговорила Матрена.

Она легла на снег и сложила руки на груди. Черные косы разметались длинными змеями по белому снегу. Холод тут же окутал Матрену, проник внутрь. Дрожа всем телом, Матрена последний раз взглянула на серое небо и прошептала.

– Прости меня, Тиша, любимый мой! Прости и прощай. Так уж вышло, что не увидимся мы с тобой больше, не построим дом и не родим детей, как задумывали. Злобный Кощей загубил не только меня, он загубил нас обоих, наше счастье, всю нашу жизнь… Прости меня, любимый мой! Прости и прощай…

Какое-то время Матрена лежала на снегу неподвижно, с закрытыми глазами, точно мертвая. А потом в небе над ней закружили белые птицы. Они рвали мощными крыльями облака, пронзали их острыми клювами. Птицы кричали громко и тревожно, будто оповещали о чем-то с высоты своего полета. Их становилось все больше, и вскоре все небо заполнили их белые крылья. Они опускались ниже и ниже, и вот уже Матрена ощутила ветер от взмахов их мощных крыл. Она зажмурилась, и вдруг все вокруг стихло, птицы куда-то исчезли, словно испарились в воздухе…

Матрена открыла глаза и удивленно заморгала – это не птицы касались крыльями ее лица, это с неба падали крупные хлопья снега. Снежная кутерьма на несколько минут заволокла все вокруг белой пеленой, а когда снег кончился, Матрена увидела, что прямо перед ней стоит низкая, покосившаяся от времени, избушка. Бревна ее почернели от старости, наличник на единственном окошке облупился, а крыльцо давно прогнило. Но из трубы шел дым, а к крыльцу от леса вела натоптанная по снегу тропка – это значит, в избушке кто-то жил.

– Что за чертовщина? Не могла же я ее не заметить! Откуда же эта изба тут взялась? Не выросла же она тут из-под земли, точно гриб после дождя! – прошептала Матрена, округлив глаза от удивления.

Она поднялась на ноги и отряхнула с одежды снег. Дойдя до избушки, она поднялась по ступенькам крыльца и постучала в дверь. Ей долго никто не открывал, но когда она подняла руку, чтобы постучать снова, внутри лязгнул железный засов, и дверь медленно отворилась. На пороге стояла худая сгорбленная старуха в черных одеждах. Ее маленькие, темные глазки так и буравили Матрену насквозь.

– Ведьма Упыриха? – растерянно спросила Матрена.

– Чего встала между дверьми? Не лето! Все тепло сейчас выйдет! А ну, заходи внутрь, да поскорее! – строго сказала старуха.

Матрена пригнула голову и вошла в избушку. Внутри было совсем мало места, убранство было скудным и убогим. Но здесь вкусно пахло дымом, к тому же было тепло, а на печи в большой чугунной сковороде что-то громко и аппетитно шкворчало. Матрена поднесла озябшие руки к печи, наблюдая за старухой. Казалось, та совсем не замечала ее. Неловко кашлянув, Матрена заговорила:

– Бабушка, если ты и есть ведьма Упыриха, то я к тебе. Мне помощь твоя нужна.

Старуха обернулась и взглянула на свою гостью. Ее хмурое, морщинистое лицо наполнилось презрением. Она осмотрела Матрену с ног до головы и остановила взгляд на ее беременном животе.

– Ну-ну, – недовольно фыркнула она, – от грешков своих, поди, пришла избавляться? С бременем, поди, замуж не берут?

Матрена покраснела, сгорая от стыда, опустила голову.

– Ой, неуж совесть мучает?

Голос старухи был скрипучий, неприятный, взгляд колол, будто острые иголки.

– Замужем я, – тихо проговорила Матрена.

Старуха скривила губы и захохотала. Смех ее был больше похож на хриплый кашель.

– Значит, бремя твое нагулянное? Обманула муженька, а теперь скрыть свой обман хочешь?

Старуха снова засмеялась, и тут у Матрены в груди что-то вспыхнуло, загорелось. Она вскинула голову и взглянула ведьме прямо в глаза. Два темных, сверкающих взгляда пересеклись и замерли.

– Зачем обвиняешь, коли ничего про меня не знаешь? Нет на мне греха! Нет! Это все свекр, Кощей проклятый! Специально мужа моего далеко от дома на работы отправил, а сам снасильничал меня!

Матрена выкрикнула это, и старуха тут же изменилась в лице.

– Снохач?

Старуха брезгливо выплюнула это слово. и Матрена кивнула, вытерла ладонями слезы.

– Да. Свекр мой снохачом оказался. Проходу мне дает, еще и в любви клянется, окаянный!

Услышав это, ведьма вдруг подскочила к Матрене, вцепилась в ее руку и сжала крепко тонкое запястье. Взгляд ее стал яростным.

– А ты будто такая беззащитная? Будто и отпор дать не смогла?

– Смогла! – закричала Матрена, не сдержав негодования, – Да я… Я… Я же его своими руками убила, мертвого в лесной овраг скинула! Только он, видать, не помер, потому что назад домой вернулся, как ни в чем не бывало. Я его и второй раз убить хотела, да не вышло ничего…

Старуха отпустила руку Матрены и замолчала, задумалась.

– Как звать твоего свекра?

– Яков Афанасьич, – с ненавистью в голосе проговорила Матрена.

Старуха помолчала, задумавшись, а потом тяжело вздохнула. Подойдя к плите, она плеснула из чайника в почерневшую от времени чашку коричневой жижи. Протянув чашку Матрене, она строго сказала:

– На, выпей. Этот отвар сил тебе прибавит. Нужна тебе сейчас силушка, совсем ты ослабла, как погляжу.

Матрена, с трудом преодолев ощущение брезгливости, отхлебнула из чашки. Жижа была горячая, густая и терпкая на вкус. Матрена поморщилась, но, сделав второй глоток, ощутила небывалую легкость во всем теле. Ее будто изнутри всю наполнили теплом и жизненной силой.

– Ты мне поможешь? – спросила она, заглядывая в лицо старой ведьме, – Ты поможешь мне избавиться от ребенка?

Упыриха помешала то, что до сих пор жарилось на большой сковороде и задумчиво произнесла:

– Я-то могу тебе помочь, вот только сможешь ли ты такое сотворить?

Матрена насупилась, сжала кулаки.

– Я его ненавижу. Ненавижу это чудовище, которое сидит внутри меня. Была б моя воля, я бы собственными руками его из себя достала!

Старуха переставила шкворчащую сковородку с печи на стол, вытерла руки о подол платья и указала корявым пальцем на лавку за печкой.

– Ложись! – сухо сказала она.

Матрена послушно встала, скинула с себя тулуп и шаль и легла на лавку.

– Ты прямо сейчас меня от него освободишь? – взволнованно спросила она.

Упыриха покачала головой, молча задрала подол Матрениного платья и оголила ее живот. Достав из кармана сухие травы, она поплевала на них и начала отрывать соцветия, шепча заклинания и держа сухие цветки в зажатом кулаке. Потом старуха разложила цветки по Матрениному