Поэмы и стихи - Сэмюэль Кольридж

Ее злосчастий (голода, чумы,

Осад, сражений, бегства в снег и в стужу),

Мы, всем народом, требовали громко

Войны и крови; буйная забава,

Нам, зрителям, она была приятным

Предметом для бесед. Не помышляя

О нами не испытанных невзгодах,

Не думая о случае, хоть он

Настолько темен, что нельзя найти

Ему причины явственной, — повсюду

(Снабдив велеречивым, предисловьем

И призывавьем бога в небесах)

Мы слали повеленья умереть

Десяткам тысяч! Юноши, и девы,

И женщины, что плачут, если лапку

Сломать жуку, читают про войну —

Излюбленная к завтраку приправа!

Несчастный, знающий слова святые

Лишь по божбе, умеющий едва

Призвать благословение господне,

Становится витией, знатоком

Механики побед и поражений,

Всех терминов науки об убийстве,

Которые мы бегло произносим,

Как отвлеченья, как пустые звуки,

Что не родят ни образов, ни чувств!

Как будто павший воин не был ранен;

Как будто ткань богоподобной плоти

Рвалась без муки тягостной; как будто

Несчастный, легший на кровавом поле,

Был не убит, а вознесен на небо;

Как будто мертвого вдова не кличет

И бог не судит! Потому идут

На нас дни бед, сограждане мои!

Что, если отомщающий, всесильный,

Всем воздающий промысл нам откроет

Смысл наших слов, заставит нас постичь

Безумие и пустоту всех наших

Жестоких дел?

О, не спеши карать,

Отец небесный! Не спеши карать нас!

Не дай изведать нашим женам бегство,

Под непосильным бременем малюток,

Любимых деток, что вчера смеялись

У их груди! Мужья, сыны и братья,

Покоившие нежный взгляд на тех,

Кто с вами рос у очага родного,

Вы все, внимавшие субботним звонам

Не с мертвым сердцем, станьте ныне чисты!

Вперед! как мужи! отразить врага

Безбожного, пустой, но злобный род,

Который честь поносит, сочетая

С убийством радость; и, суля свободу,

Сам слишком чувственный, чтоб быть свободным,

Свет жизни гасит, убивает в сердце

Надежду, веру, все, что утешает,

Что возвышает дух! Вперед! И сбросим

Их рать на возмущенный океан,

И пусть она качается в волнах,

Как жалкий сор, что с наших берегов

Смея горный вихрь! И если б нам вернуться

Не в упоенье славы, но со страхом,

Раскаявшись в ошибках, пробудивших

Врагов свирепых ярость!

Я сказал,

О братья! О британцы! Я сказал

Вам злую правду, но не злобой движим

И не мятежным, неуместным рвеньем;

В том нет прямого мужества, кто, прячась

От совести, боится увидать

Свои пороки. Все мы слишком долго

Питались заблужденьями! Одни,

Томясь враждой неутолимой, ждут

Всех перемен от смены управленья;

Как будто правящая власть — одежда,

К которой наши бедствия пришиты,

Как кружева и ленты, и с одеждой

Их можно снять. Другие слепо ждут

Всем язвам исцеленья от немногих

Ничтожных слуг карающей Десницы,

Заимствующих качества свои

От наших же грехов и беззаконий,

Их воспитавших. Третьи, между тем,

Объяты буйным идолопоклонством;

И все, кто не падет пред их богами

И им молитв не вознесет, — враги

Отечества!

Таким сочтен и я. —

Но, о Британия! родимый остров!

Ты всех имен дороже и святей

Мне, сыну и товарищу, и брату,

И мужу, и отцу, который чтит

Все узы чувства и нашел их все

В окружии твоих скалистых взморий.

Моя Британия! родимый остров!

И как не быть тебе святой и милой

Мне, от твоих озер и облаков,

Холмов, долин, утесов и морей

Впивавшему, пока себя я помню,

Всю сладость чувств, все благородство мыслей,

Все обожание творца в природе,

Все, что родит любовь и преклоненье,

Что духу смертному дает вкусить

Грядущей жизни радость и величье?

В моей душе нет образов и чувств,

Мне не внушенных родиной! Прекрасный

И благодатный остров! Мой единый,

Величественный храм, где я брожу

Благоговейно и с высокой песнью,

Любя творца! -

О, если бы мой страх

Сыновний был напрасен! и угрозы

И похвальба свирепого врага

Прошли, как вихрь, что прошумел и замер

Среди дерев и, слышный в отдаленье,

Здесь, меж холмов, не преклонил травы.

Но вот уже роса далеко шлет

Плодовый запах золотого дрока:

Простился свет с вершиною холма,

Но озарен еще лучом наклонным

Маяк, плющом обвитый. До свиданья,

О ласковый, безмолвный уголок!

Тропой зеленой, вереском холмов

Иду домой; и вдруг, как бы очнувшись

От угнетавших душу мне предчувствий,

Себя я вижу на высоком гребне

И вздрагиваю! После одиноких

Часов в спокойной, замкнутой ложбине

Вся эта ширь — и сумрачное море,

Свинцовое, и мощное величье

Огромного амфитеатра тучных

Поросших вязами полей — подобна

Содружеству, ведущему беседу

С моим сознаньем, взвихривая мысли!

А вот и ты, мой малый Стоуи! Вижу

И колокольню, и четыре вяза

Вокруг жилища друга моего;

За вязами, неразличим отсюда

И мой смиренный дом, где мой ребенок

И мать его живут в тиши! Проворным

И легким шагом я иду туда,

Зеленый дол, тебя припоминая

И радуясь, что тишиной природы

И одинокой думой смягчена

Моя душа и стала вновь достойна

Хранить любовь и скорбь о человеке.

Незеp-Cтoуи, апреля 20, 1798.

ФРАНЦИЯ: ОДА

Первая строфа.

Обращение к тем предметам Природы, размышление о которых внушило Поэту преданную любовь к Свободе.

Вторая строфа.

Радость Поэта при свершении Французской Революции и его бесконечное отвращение к Союзу держав против Республики.

Третья строфа.

Бесчинства и преступления во время власти Террористов рассматриваются Поэтом как недолговечная буря и как естественный результат недавнего деспотизма и грязных суеверий Папства. В действительности Рассудок уже начал внушать множество опасений; но все же Поэт стремился сохранить надежду, что Франция изберет лишь один путь победы — показать Европе более счастливый и просвещенный народ, чем при других формах Правительства.

Четвертая строфа.

Швейцария и отказ Поэта от прежних мыслей.

Пятая строфа.

Обращение к Свободе, в котором Поэт выражает убеждение, что те чувства и тот великий и д е а л Свободы, который разум обретает, созерцая свое индивидуальное бытие в возвышенные объекты вокруг нас (см. первую строфу), не принадлежат людям как членам общества и не могут быть дарованы или воссозданы ни при какой форме правления; но являются достоянием отдельных людей, если они чисты и полны любви и поклонения богу в Природе".

Вы, облака, чей вознесенный ходОстановить не властен человек!Вы, волны моря, чей свободный бегЛишь вечные законы признает!И вы, леса, чаруемые пеньемПолночных птиц среди угрюмых скалИли ветвей могучим мановеньемИз ветра создающие хорал, —   Где, как любимый сын творца,   Во тьме безвестной для ловца,   Как часто, вслед мечте священной,Я лунный путь свивал в траве густой,   Величьем звуков вдохновенныйИ диких образов суровой красотой!   Морские волны! Мощные леса!   Вы, облака, средь голубых пустынь!   И ты, о солнце! Вы, о небеса!   Великий сонм от века вольных сил!   Вы знаете, как трепетно я чтил,   Как я превыше всех земных святынь   Божественную Вольность возносил.

Когда, восстав в порыве мятежа,Взгремела Франция, потрясши свет,И крикнула, что рабства больше нет,Вы знаете, как верил я, дрожа!Какие гимны, в радости высокой,Я пел, бесстрашный, посреди рабов!Когда ж, стране отмщая одинокой,Как вызванный волхвами полк бесов,   Монархи шли, в годину зла,   И Англия в их строй вошла,   Хоть милы мне ее заливы,Хотя любовь и дружба юных лет   Отчизны освятили нивы,На все ее холмы пролив волшебный свет, —Мой голос стойко возвещал разгромПротивникам тираноборных стрел,Мне было больно за родимый дом!Затем, что Вольность, ты одна всегдаСветила мне, священная звезда;Я Францию проснувшуюся пелИ за отчизну плакал от стыда.

Я говорил: "Пусть богохульный стонВрывается в созвучья вольных дней,И пляс страстей свирепей и пьяней,Чем самый черный н безумный сон!Вы, на заре столпившиеся тучи,Восходит солнце и рассеет вас!"И вот, когда вослед надежде жгучей,Разлад умолк, и длился ясный, час,   И Франция свой лоб кровавый   Венчала тяжким лавром славы,   Когда крушительным напоромОплот врагов смела, как пыль, она,   И яростным сверкая взором,Измена тайная во прах сокрушена,   Вилась в крови, как раненый дракон, —   Я говорил, провидя свет в дали:   "Уж скоро мудрость явит свой закон   Под кровом всех, кто горестью томим!   И Франция укажет путь другим,   И станут вольны племена земли,И радость и любовь увидят мир своим".

Прости мне, Вольность! О, прости мечты!Твой стон я слышу, слышу твой укорС холодных срывов Гельветийских гор,Твой скорбный плач с кровавой высоты!Цвет храбрецов, за мирный край сраженный,И вы, чья кровь окрасила снегаРодимых круч, простите, что плененныйМечтой, я славил вашего врага!   Разить пожаром и мечом,   Где мир воздвиг ревнивый дом,   Лишить народ старинной чести,Всего, что он в пустыне отыскал,   И отравить дыханьем местиСвободу чистую необагренных скал, —   О, Франция, пустой, слепой народ,   Не помнящий своих же страшных ран!   Так вот чем ты горда, избранный род?   Как деспоты, кичась, повелевать,   Вопить на травле и добычу рвать,   Сквернить знаменами свободных стран   Храм Вольности, опутать и предать?

Кто служит чувствам, кто во тьме живет,Тот вечно раб! Безумец, в диких снах;Он, раздробив оковы на руках,Свои колодки волею зовет!Как много дней, с тоскою неизменной,Тебе вослед, о Вольность, я летел!Но ты не там, где власть, твой дух священныйНе веет в персти человечьих дел.   Ты ото всех тебя хвалящих,   Чудясь молитв и песен льстящих,   От тех, что грязнет в суеверьях,И от кощунства буйственных рабов   Летишь на белоснежных перьях,Вожатый вольных бурь и друг морских валов!   Здесь я познал тебя, — у края скал,   Где стройный бор гуденье хвои   В единый ропот с шумом вод сливал!   Здесь я стоял с открытой головой,   Себя отдав пустыне мировой,   И в этот миг властительной любви   Мой дух, о Вольность, встретился с тобой.

Февраль, 1798 (М. Л. Лозинский-декабрь 1919)