Дьявол во мне - Вячеслав Прах

– Ему дали условный срок. Я поймал его около дома, когда он садился в машину. «Мустанг», понимаешь ли, хорошее авто… пусть даже на капоте лишилась жизни чья-то любимая жена. Хех… – Марк криво ухмыльнулся, и меня пробрала невольная дрожь. – Я вырубил его с одного удара, надел на голову мешок и привез к себе в квартиру. Приковал его наручниками к этой же батарее… как и тебя сейчас. Жизнь странная штука, дружище.

Он помолчал, затем продолжил:

– Заклеил ему рот скотчем. Сначала отрезал кухонным ножом указательный палец. Не верь фильмам, его не так просто отрезать. На это ушла минута, не меньше. Все это время он кричал, но его никто не слышал. Даже я. Вот странно, сейчас понимаю, четко осознаю, что не слышал его крика, хотя крик был. Немой крик. Но не суть… Потом я отрезал второй палец. И на то, чтобы отделить от рук все десять, у меня ушло немало времени. Палец – не куриное филе, его резать так же трудно и неудобно, как и разделывать спину курицы тупым ножом. У него наступил болевой шок. Он корчился в судорогах: лежал, свернувшись в клубок, и бился об пол. Как будто через него пропускали разряды тока. Ему было больно. Впрочем, когда я снял скотч, он уже кричал не так сильно – негромко, но мучительно. Если честно… душераздирающе. А скотч я снял, чтобы выбить молотком все его тридцать два зуба. С дальними зубами оказалось сложно. Пришлось ковырять их ножом и вырезать с десной. Я держал его голову над пустой банкой, чтобы не залить кровью всю спальню. На всякий случай принес еще и ведро. Банка быстро наполнилась. После этого кровь лилась прямо в ведро.

Я смотрел на Марка стеклянными глазами. Мои руки дрожали, а сердце билось быстро и глухо. Он говорил спокойно, без эмоций, но урывками. Видимо, вспоминал.

– Набралась тогда литровая банка крови… когда я вырвал ему все зубы. И где-то четверть того ведра, что стоит сейчас в ванной для мытья полов.

– Боже…

– Он не просил у меня прощения, просто что-то тихо бормотал себе под нос, бредил, хрипел. Думаю, он умирал. Я сказал ему тогда, что убью всю его семью. Расчленю у себя в ванной его двенадцатилетнюю дочь, положу все части тела в мусорный мешок и скормлю ее его же псам. Я был полон мести. Как океан полон воды. Как пуля полна свинца. Как нож полон стали. Как пистолет полон холода. Как рассвет полон боли. Вот так я был наполнен местью. Жаждой отомстить. Жаждой уничтожить. Желанием изменить этот несправедливый мир. – Марк повертел сигарету в руках, машинально затянулся, но было видно, что мыслями он совсем не здесь, где-то далеко. Там, куда мне нет хода. – После того, как он истек кровью, я приставил пистолет с глушителем к его сердцу и выстрелил. Я помог ему избавиться от невыносимой боли, а он мне почему-то не помог. Я смотрел на его бездыханную тушу, а боль никуда не уходила. И я сгнивал заживо с той же интенсивностью, как и до того, как выбил ему зубы молотком и спустил курок. Я вылил кровь в ту же ванну, в которой ты сейчас моешься, а труп расчленил и по частям вывез из дома. Я не топил останки в реках, привязывая к ним груз, не закапывал в лесах, не выбрасывал на трассе за городом. Я офицер полиции, а потому прекрасно знал, как избавиться от трупа, чтобы его не нашли. Я ездил в лес, разводил костер и просто сжигал куски тела, а пепел выбрасывал в озеро. Вот так Альфред Честер отправился в кругосветное путешествие, лишь бы сбежать от суда и закона.

Марк взял из шкатулки клочок бумаги.

– Это адрес его дочери и бывшей жены. Я думал убить и их, но не стал. В этом не было никакого смысла.

– Понятно… – Я сглотнул. Слова не шли на язык, но все же любопытство оказалось сильнее даже испытанного ужаса: – Что за альбом?

– Наш с женой. Память.

– Почему ты не избавишься от всего этого? Тут же улики против тебя. А если в квартире устроят обыск?

– Меня незачем обыскивать. Я примерный полицейский. Имею награду за мужество и две благодарности за спасение напарника.

– Все равно. Я бы не стал хранить доказательства своей причастности к убийству в таком месте. Это безрассудно. Даже не в сейфе, не под половицами, а в самом обычном шкафу в спальне…

– Здесь уже шесть лет никого не было.

– Но ведь могли же зайти.

Марк пожал плечами.

– Сними с меня наручники.

– Глупостей не наделаешь? – Он взглянул на меня с подозрением.

– Нет.

– Хорошо. Но сначала давай уж разберемся с нашими делами до конца. Что тебя еще гложет? Поделись фантазиями.

– Автомобиль у церкви. Это не полицейская машина.

– А, ты подумал, что я… – он улыбнулся. – Посуди сам, Домиан, если бы полиция устроила засаду на полицейской машине, с какой вероятностью преступник вернулся бы на место преступления? О’кей, подойдем вместе к этому автомобилю. Скажу, что ты мой двоюродный брат, приехавший из другого города. Что еще?

– Ты сказал мне поговорить с родителями, чтобы они не написали заявление о моем исчезновении. Не потому ли, что…

– Нет, не потому, Домиан. Мне хотелось, чтобы ты взрослел и брал на себя ответственность за свои поступки. Ты ведь решил, как страус, спрятать голову в песок. Ладно, я сейчас сниму с тебя наручники. Если захочешь уйти, уходи. Держать тебя здесь силой я не намерен. А захочешь сдать меня за убийство, будь добр, скажи мне об этом сразу.

– И что ты сделаешь, убьешь меня?

– Не всегда убийство – верное решение. Я тебя отпущу, а сам уеду из города на попутках. Спрячусь в какой-нибудь дыре и буду оглядываться по сторонам. Я за эти годы накопил неплохую сумму, с голоду не пропаду первое время.

– А не легче выбросить содержимое шкатулки и сказать, что я сумасшедший, нет?

– Легче, но твое сумасшествие так или иначе посеет зерна сомнений в головы моих сослуживцев. Особенно начальства. Некоторые из них, возможно, думают, что исчезновение Честера – не побег, а моих рук дело. В общем, не все будет так хорошо, как хотелось бы мне.

Марк подошел, достал из кармана брюк ключ и снял с меня наручники. Запястье и болело и чесалось одновременно. Остался небольшой красный след.

– Что будешь делать? – спросил он, сев на кровать.

– Что буду делать… У