Еврейский Белосток и его диаспора - Ребекка Кобрин

столкнулись с насилием и дискриминацией и были вынуждены концептуализировать свою религиозную идентичность как тесно связанную с их региональным окружением, а не с более обширной империей.

Илл. 10. Портрет Пейсаха Каплана, идишского автора и редактора белостокской газеты Dos пауе lebn. Эта фотография была сделана на конференции YIVO в Вильнюсе фотографом Алтером Кацизне 24 ноября 1929 года. С разрешения Forward Association и правообладателей коллекции Алтера Кацизне

Именно в таком контексте евреи познакомились с городской индустриальной средой и заново сформулировали понимание того, что значит быть восточноевропейским евреем. Независимо от того, идентифицировали они себя как сионисты или социалисты, евреи Белостока считали свою идентичность глубоко переплетенной с городом, в котором они впервые столкнулись с промышленностью, националистической политикой и модерными еврейскими организациями. Белосток никогда не терял своего значения и особой местной идентичности для проживавших в нем евреев. Такое региональное самоопределение не было свойственно одному только Белостоку. Как однажды заметил Исаак Башевис Зингер, «евреи из Люблинщины говорили по-другому и даже, казалось, выглядели иначе, чем евреи из Калиша или Седльца… [Евреи из] городов вдоль Вислы [считали себя] сильно отличающимися от [евреев] Волыни»[284].

Даже когда экономические и политические факторы вынудили многих евреев покинуть Белосток, эти эмигранты испытывали двойственные чувства по поводу своего отъезда. С одной стороны, они освобождались от этнической, классовой и политической напряженности Белостока, а с другой, понимали, насколько обделенными будут чувствовать себя без Белостока, лишенные единственных ориентиров, которые были им известны. Несмотря на неглубокие корни в Белостоке, насчитывающие менее двух поколений, большинство местных евреев в самом городе и за его пределами считали Белосток центральным элементом самоидентификации. Таким образом, когда евреи отправлялись искать счастья в других местах, опыт, полученный в Белостоке, оставался для них наиболее заметной силой, определявшей их взгляд на мир и подход к новым обстоятельствам. ЕЕриехав в свои новые дома, они основали сотни организаций, занимающихся сохранением наследия бывшей родины, о чем подробно рассказывается в следующей главе этой книги. Хотя в этих организациях не было единого мнения относительно того, что именно составляет сущность или наследие Белостока, все соглашались с тем, как важно предложить как финансовую, так и духовную помощь их бывшему дому, особенно после Первой мировой войны. По мере того как эти организации развивались и реагировали на меняющиеся потребности своих избирателей, они не только формировали то, как евреи Белостока во всем мире представляли свою идентичность, но и меняли то, как евреи Белостока видели свою собственную общину: еврейский Белосток, географически расположенный на северо-востоке Польши, на самом деле был частью более крупной сети, охватывающей весь мир.

Глава 2

Воссоздание родины на землях обетованных

Без особого страха и колебаний Дэвид Зон, молодой человек двадцати лет, подошел к подиуму в небольшой темной аудитории по адресу Восточный Бродвей, 246 в Нижнем Ист-Сайде Нью-Йорка. Откашлявшись, он обратился к сотне вспотевших людей, которые собрались 17 июля 1919 года, чтобы услышать о судьбе Белостока в годы Первой мировой войны. Иссиня-черные волосы, орлиный нос и впечатляющая фигура Зона эффектно сочетались с «пламенным» красноречием, которое, как позднее вспоминал глава Белостокского общества «Бикур Холим» Джозеф Липник, «глубоко тронуло» всех присутствующих в аудитории, как никогда не трогали слова любого другого оратора[285]. Мало кто был готов услышать яркое описание ужасов, постигших их бывший дом: знаменитая еврейская больница лежала в руинах, огромная синагога на главном бульваре превратилась в груду развалин, богатые еврейские филантропы просили подаяние на углах, еврейские сироты лежали голодные на улицах, а очереди в кошерную столовую тянулись на кварталы. Все присутствующие, взывал Зон, «должны сделать все, что в наших силах, чтобы помочь нашим землякам (ландслайту) в трудную минуту»[286]. Несмотря на первоначальный шок и уныние, вскоре толпа пришла в необычайное волнение.

Илл. 11. Дэвид Зон в 1922 году, после своей первой поездки в Польшу от имени Белостокского центра.

С разрешения Уильяма и Стивена Каве и Роны К. Мойер

За несколько недель были забыты ссоры, возникавшие между еврейскими эмигрантами из Белостока, прибывавшими в Америку с конца XIX века, а идеологические разногласия, которые ранее разделяли десятки организаций бывших белостокцев, отступили на задний план. Лидеры, которые ранее отказывались сидеть в одном зале, не только встретились друг с другом, но даже решили объединить свои действия. Менее чем за месяц они сформировали Белостокский центр с Дэвидом Зоном во главе. Задачей этого центра было координировать усилия в деле восстановления Белостока.

Дэвид Зон удерживал лидерство в этой новой организации почти пятьдесят лет, в течение которых он взращивал и поддерживал новый тип рассеянной еврейской общины и заслужил почетное прозвище «мистер Белосток»[287]. Зон обращался к тем, кто создавал подобные организации в Буэнос-Айресе, Палестине и Мельбурне, и приложил немало усилий для сбора миллионов долларов на поддержание еврейской жизни в Белостоке и сохранения ее наследия за рубежом. Конечно, евреи из Белостока не были исключением: в начале XX века десятки других групп мигрантов сформировали широкий спектр гражданских, трудовых, религиозных и культурных организаций во имя сохранения своих глубоко укоренившихся культурных моделей. Особая склонность восточноевропейских евреев к созданию организаций, которые связывали их с идеей старого мира, проистекает из того, что эти организации помогали им адаптироваться к совершенно новой политической, экономической и социальной среде, с которой евреи столкнулись в своих новых домах[288]. К 1939 году в Нью-Йорке существовало более трех тысяч восточноевропейских еврейских иммигрантских ассоциаций, а Буэнос-Айресе в таких организациях участвовало около 40 % взрослых евреев[289].

Исследователи еврейской миграции уже давно отмечают густую сеть ландсманшафтов, обществ взаимопомощи еврейских иммигрантов-земляков, тогда как способы, с помощью которых эти организации вовлекали восточноевропейских евреев, проживающих в Соединенных Штатах, Южной Америке, Африке, Австралии и Европе, в транснациональную сферу, в которой они обсуждали, сравнивали и переосмысливали, что значит быть евреем из Восточной Европы, изучают гораздо реже. Зачастую исследователи называли эти организации «американским феноменом» или рассматривали их в первую очередь в рамках общественной жизни; ученым еще предстоит проанализировать эти организации в сравнительном контексте и оценить способы, которыми они связывали своих членов с евреями, оказавшимися в других частях мира.[290]

Поскольку еврейские иммигранты из Белостока стратегически использовали термин «белостокцы» как по отношению к выходцам из конкретного места, так и в качестве абстрактного дискурсивного понятия, этим они ясно демонстрировали, что евреи из разных частей Восточной Европы не считали себя принадлежащими