Куйбышев - Илья Моисеевич Дубинский-Мухадзе

class="p1">Его превосходительство управляющий делами внутренними повелел отсчитывать срок с тридцатого июля 1915 года. Сломаются сроки. Вместе с домом Романовых сломаются. Куйбышев явится в Питер в апреле семнадцатого. С первой подвижкой льда на Неве. Приедет на Всероссийскую конференцию большевиков.

— Валериан, ты откуда? — спросит Яков Свердлов.

— Из Самары! А ты?

— Из Екатеринбурга. С уральской делегацией.

Яков Михайлович представит друга Ленину. Валериан не скажет, про себя подумает: «Могла быть встреча десять лет назад! Уже паспорт заграничный в портмоне и вещи увязаны…»

Помните? Вбежал знакомый, обронил — участнику московского восстания грозит смертная казнь. Его надо отправить за границу, а паспорта не найти. Куйбышев протянул свой. Фамилии не спросил, не суть важно… Через две недели сам в тюрьму угодил. Заранее знал, что так будет!

= 10 =

Не прими за усталость, не прими за измену,

Ты вместилище силы, мощный город-магнит.

Завтра снова с тобою, завтра снова надену,

С бодрым криком надену все доспехи для битв.

Но теперь я вне битвы, но теперь я мечтаю,

Я мечтаю вдали от друзей и врагов.

Предо мною равнина без предела, без края.

Нет предела для солнцем залитых снегов.

Стихи Куйбышева для журнала «Елань». Журнала литературно-политического. Место издания село Тутуры Верхоленского уезда Иркутской губернии. Тираж один экземпляр. От руки. Четким почерком редактора Ильи Ионова[13]. Рисунки пером или акварелью. По прочтении всеми ссыльными в одной колонии переправляется в другую.

А о том, что существуют на земле Тутуры и назначен он жить в тех Тутурах безотлучно три года, Куйбышев узнает в Верхоленске. После того как отшагает без малого четыреста верст. От великой Сибирской магистрали до верховьев Лены-реки.

Из пересыльной иркутской тюрьмы этап вышел поздней осенью 1915 года. В предрассветных сумерках. По четыре человека в ряд. По бокам конвоиры. Валериан Владимирович поддерживает под локоть соседа Дмитрия Яковлева, только что отбывшего каторгу, одетого в негреющий арестантский халат. Без пальто и Куйбышев, в какой-то легкой куртке и городских штиблетах на тонкой подметке.

Дорогу размыло. Всюду грязь. Ветер колючий, холодный. До первого станка — до Оёка тридцать пять верст. Дошагали грязные, замерзшие. Загнали их в маленькую темную камеру. Измученные люди повалились вповалку на нары. Наутро Яковлева и четыре других от этапа отставили — заболели тифом…

От станка к станку. От грязи к снегу и метели. От осени к зиме. Долгие недели под звон кандалов. Под брань и тумаки конвойных.

В Верхоленске после приема у исправника можно заполнить почтовую открытку. В хорошо знакомый город Томск, другу Аркадию Иванову:

«Дорогой Аркадий! После целого ряда утомительных и во всех смыслах опустошительных скитаний очутился в Верхоленске. Здесь узнал точно место своего назначения. Это село Тутуры. Но так как там нет почтового отделения, то адрес мой так: село Жигалово Верхолейского уезда, мне. Это 7 верст от Тутуры… Здесь сейчас и Гордей Егоров, который шлет тебе привет, а оба два вместе мы надеемся, что в ответ на приветы ты пришлешь нам рублей 10–15 денег. Выручай, брат, а то дела скверны. Может, найдешь не у себя, так у друзей».

Надолго задерживаться в Тутурах Куйбышеву нет резона. Ни малейшего. Только бы связи нужные наладить и чтобы морозы поослабли… Месяцы или недели? Заранее не определишь, не подсчитаешь, сколько все-таки продлится ссылка. Отбывать надо с пользой максимальной, как когда-то в Нарыме.

О времени, о ссылке, о долге — два человека, поставленные в условия совершенно одинаковые. Два социал-демократа, водворенные одновременно в глушь дремучую, верхоленскую. Письмо одного перехвачено жандармами в Иркутске. Второе дошло благополучно. Впоследствии обнародовано сестрой автора, Еленой Куйбышевой. Так перехваченное письмо:

«Да, тюрьмы нет, и я волен делать, что мне угодно. Но когда задумаешься, выходит, что делать-то нечего. Понимаешь ли, нечего делать. Вот что ужасно. И хуже, чем в тюрьме, тем, что не видишь врага. Там все ясно… там торчали решетки и надзиратели, тюремщики… и ясно было, кто мешает, кто враг… А здесь ничего. До тошноты просто делать нечего».

Куйбышев — матери:

«Дня не хватает. Если бы его увеличили в два раза, то и этого времени было бы мало. Хорошо, если бы сутки имели 72 часа!»

Четырех неполных месяцев оказывается предостаточно для завершения всего задуманного в Тутурах. На станках и заимках, особенно глухих, встречаются доверенные колоний верхоленской политической ссылки. Вроде бы кустовые конференции социалистов всех оттенков и направлений. Сообщения Куйбышева на тему предельно жизненную. О России, терпящей все более чувствительные поражения на фронтах.

Куйбышев зовет стоять на том, что проигрыш войны обусловлен загодя ее характером, государственным строем России. Рабочему классу нет резона участвовать во «всенародных» учреждениях, комитетах, рядиться в одежки лжепатриотов. Размежевание полное. В перспективе недалекой захват власти. Борьба крепчает. Накаляется заметно.

От фронтов, от рабочих центров до верховьев Лены тысячи и тысячи верст. Огромное расстояние страстей не охлаждает. Напротив. Порождает иллюзии, заблуждения. Рассуждения наивные, вздорные. Очень дорогие их авторам. Поездки Валериана Куйбышева, выступления, встречи легкими прогулками никак не назовешь. А своего добивался. На основе разумной, большевистской.

Учреждены кружки политические и общеобразовательные. Налажен журнал. Создана библиотека — таким же способом, как в Нарыме.