Затерянный книжный - Иви Вудс

вдруг почувствовала, как жарко и душно в пабе, как много людей в него набилось. Из уютного места он превратился в нечто шумное и неприветливое. Пора было убираться отсюда.

– Который час? Мне нужно идти.

Я начала собираться, и Генри подскочил, как ужаленный.

– Можно тебя проводить?

Я пожала плечами. Какая разница?

Когда мы вышли на улицу, я почувствовала себя так, будто выпила вдвое больше, чем на самом деле. Вместо теплого уюта – сплошная тошнота и раздражение. Было уже темно, все ехали с работы домой, так что улицу перекрыла пробка, все сигналили и гудели друг другу.

– Сюда. – Генри взял меня за руку и свернул куда-то вбок, на более тихую улочку.

От прикосновения теплой ладони меня накрыло неожиданное ощущение, что я в безопасности, а ведь мне казалось, я никогда больше не почувствую этого. Наверное, следовало отпустить его руку, как только мы завернули за угол, но я не хотела. И он, похоже, тоже.

– Марта, прости, что я задел твои чувства. – Он говорил тихо, почти шепотом, и это ранило меня в самое сердце.

При первой встрече я предположила, что его жизнь идеальна. Но после рассказа про отца… В конце концов я решилась и, глубоко вздохнув, сказала ему то, что не говорила еще никому.

– Мои чувства? Не стоит волноваться. Можно сделать человеку гораздо больнее, поверь мне. Например… сломать два ребра, вывихнуть плечо, отбить почки и выбить четыре зуба.

Генри испуганно вскинул глаза, и я поняла, что, хотя его отец и пил, насилия в их семье не было. Кто не прошел через это сам, тот легко обманывается, заставляет себя поверить, что это в принципе невозможно. Люди смотрят мимо, будто ты невидимый.

– Но это просто переломы, со временем они срастаются. Может, неидеально, но это неважно. Куда хуже тот страх, который не уходит, не заживает. Я боюсь не просто… его, того человека. Я боюсь жить.

– Как… – начал было Генри, но остановился.

Перед нами была маленькая церковь, и он жестом предложил сесть на скамейку сразу за оградой. Я улыбнулась. Подходящее место для откровений. Может, я не грешила, но все-таки была виновата. Как я могла допустить, чтобы со мной случилось нечто подобное?..

– Дело в том, что поначалу не осознаёшь, что происходит, а когда понимаешь – уже слишком поздно что-то исправлять. «Всего один раз, – думаешь ты. – Ему так жаль, он сам в ужасе от того, что натворил». Но все повторяется… и в какой-то момент ты уже не помнишь время, когда было иначе.

– Ты не обязана мне ничего говорить, если не хочешь, – тихо сказал Генри.

Я поняла, что он все еще держит меня за руку. Или я его. Я все еще могла видеть, что у него на душе, и знала, что он сохранит мою историю в тайне.

– Все началось на первом курсе в колледже. Я решила, что мне нужно пройти курсы администратора, сняла комнату в доме, где жили еще две девушки. Всю неделю я жила в Голуэе, на выходные приезжала домой. Формально я тогда еще жила с родителями, но на самом деле почти все уик-энды проводила на квартире у Шейна. Думаю, в каком-то смысле я спасалась таким образом от всего, что было… ну… дома. Мы встречались со школы, и тогда нам было хорошо. Да, временами он ревновал, но в этом смысле ничем не отличался от любого другого парня.

Труднее всего было справиться с воспоминаниями. Вот я в Дублине, и вдруг – раз! – снова там, на полу, закрываюсь руками, пытаясь защититься. Это было на самом деле? Или просто кошмар, который я сама себе напридумывала? Никто не выбрался бы из такого живым, так ведь?

Я вспомнила, как однажды две мои соседки пришли домой и обнаружили, что я прячусь в шкафу у себя в комнате. Я выбиралась, сунув руки в карманы, чтобы никто не увидел, как они дрожат. Помню, попыталась свести все к шутке – что-то вроде того, что хотела сделать Шейну сюрприз. Мне было стыдно, и я бы сказала все что угодно, лишь бы подруги ни о чем не догадались. Шейн тогда приехал в Голуэй с ночевкой, и мне не терпелось показать ему город. Но он ходил угрюмый, высмеивал моих друзей и ревновал ко всем моим однокурсникам мужского пола. «Откуда эти парни знают твое имя? Ты флиртовала с ними?» К вечеру он напился в стельку и орал, что я шлюха, – всю дорогу, пока мы шли домой из паба. К моменту, когда мы добрались до дома, Шейн был уже в ярости. Я крикнула, чтобы он не смел так со мной разговаривать, – и он ударил меня по лицу, открытой ладонью, так сильно, что в ушах зазвенело. Я настолько растерялась, что не могла ничего сказать, и тогда он выдернул у меня из рук ключи и открыл дверь. Никогда не забуду, что он сказал, проходя мимо меня:

– Так будет всегда, пока не научишься отвечать как следует!

Я зашла следом, не сказав ни слова, – я была ошеломлена и еще не хотела разбудить девочек. Легла на кровать рядом с ним, не раздеваясь. Шейн захрапел, как только упал головой в подушку. А я все лежала, потом встала, но не знала, куда идти. Я была в ужасе. В итоге я спряталась в шкафу и не успокоилась, пока не услышала наутро, как он уходит.

Тот первый год в колледже прошел под знаком Шейна и его ревности. Соседки знали, что происходит, потому что видели синяки даже под слоями макияжа. Хуже всего то, что прямо перед экзаменами они убедили меня порвать с ним, что я и сделала. На целых два месяца я обрела свободу, но… У Шейна тогда умер отец, и мне стало жаль его, а он клялся, что изменится, что стыдится того, что ударил меня. Он сказал: «Детка, в то время я был сам не свой», и я поверила, потому что это было правдой. Он не выглядел как тот парень, в которого я когда-то влюбилась. Мы сошлись на том, что им овладел безумный приступ ревности и, конечно, это больше не повторится.

Летом я завалила экзамены и в последний раз вернулась в Голуэй. Помню, как смотрели на меня подруги, когда я рассказала, что снова сошлась с Шейном. Думаю, они ощущали себя преданными, сбитыми с толку. Он ударил меня. Кто в здравом уме вернулся бы к такому парню? Я не могла выносить их осуждения, потому что… потому что в конечном счете они были правы, не так ли? Неважно, что он там обещал, его обещания ничего