В стране каменных курганов и наскальных рисунков - Павел Мариковский

«Как поживают мои старые знакомые сейчас?» — спрашивал я сам себя, вышагивая вдоль берега и перебираясь через утесы, обдаваемые брызгами набегавших на берег волн. Вот и обрывистые скалы, подступившие к самому берегу. Во многих местах их ниши и трещины заполнены густой коричневой паутиной с массой из тел погибших комариков-звонцов. Но что стало с пауками! Я отказываюсь верить своим глазам, не узнаю моих старых знакомых: ранее расцвеченные в разнообразные, большей частью светлые тона, они сменили свои покровы все до единого и оделись в черные, как смола, покровы. Все до единого: и юркие малыши, и толстые степенные самки, и беспокойные, непоседливые самцы. Чернее всех полнобрюхие самки. Их затейливый узор почти закрыт черным пигментом, и различить его трудно. В таком виде они очень похожи на ядовитого паука каракурта.

Теряюсь в догадках, не могу найти объяснения произошедшему преображению и думаю: если преподнести серию таких брюнетов специалисту арахнологу, то он, пожалуй, задумается, Аранеа корнутур ли перед ним, а не что-либо другое. Проще всего было бы сказать, что по каким-то причинам, царящим в природе, наиболее жизненной оказалась черная вариация. Она выжила, тогда как остальные погибли. Как принято говорить, в природе произошел естественный отбор наиболее жизнеспособных черных пауков. Но ведь прошел только год! Был ли достаточен такой короткий период для отбора пауков черной вариации? Вероятно, окраска пауков легко меняется в течение жизни и зависит от климатических особенностей года. Например, цветочные пауки, ловкие засадники, способны постепенно изменять окраску, «подгоняя» ее под цвет венчика цветка, на котором охотятся на насекомых. А так как в течение жизни им приходится нередко менять различные растения, то под окраску нового цветка изменяется и одежда этого ловкого засадника.

Весна 1981 года была не совсем обычная. Очень долго держались холода, шли дожди. В такой обстановке у пауков и мог развиться темный пигмент, с помощью которого легче прогреваться на солнце. К тому же обрывистый берег направлен почти на север и после полудня оказывается в тени. Сейчас начало июня. Прохладная погода осталась позади, и наступило жаркое время года. Солнце льет свои щедрые лучи, нагревая скалы, служащие паучьим прибежищем. Не поэтому ли сейчас пауки засели в глубоких и теневых укрытиях. Им, видимо, жарко в темных одеждах. Интересно бы проследить за окраской тех пауков, которые подрастут к осени. Наверное, среди них появятся и светлые, а черные исчезнут или их станет мало. Но, к сожалению, узнать обо всем этом мне уже не удастся. Уж очень далек залив Балыктыколь и полуостров Байгабыл, труден и долог к ним путь. К тому же здесь нет пресной воды.

Сегодня мы никуда не едем, у нас дневка, остаемся на месте и целый день собираемся бродить по пустыне или по берегу озера. Иду по невысокой прибрежной гряде из щебня, покрытой редкими растениями. Солнце давно поднялось над горизонтом и основательно припекает. Но легкий бриз с озера и свеж, и прохладен.

В одном месте цветущий вьюнок прикрыл листьями прибрежный щебнистый вал большим зеленым пятном. Едва я вступаю в эти крошечные заросли, как во все стороны разлетаются комарики-звонцы да скачут кобылочки. Комарики здесь, оказывается, тоже нашли приют. А кобылочки зачем? Что им здесь надо, что-то уж очень их много сюда собралось! Неужели едят вьюнок? Он содержит в своих тканях млечный сок, и любителей лакомиться этим растением немного. Впрочем, здесь на щебнистом берегу Балхаша так мало растений: кустики тамариска, кое-где низенький тростник, эфедра, полынь да две-три солянки. И все! Но сколько я ни приглядываюсь, нигде не вижу следов погрызов растений. Странное скопище кобылок!

Продолжая размышлять над увиденным, иду дальше и резко останавливаюсь — в голову пришла неожиданная и забавная догадка. Она кажется сумбурной и невероятной. Но чего только не бывает в жизни насекомых! Надо преодолеть в себе обыденный для ученого скептицизм и недоверие ко всему необычному.

Здесь, на берегу Балыктыколя, очень много ветвистоусых комариков. Вечерами они поднимаются в воздух брачными роями. Оплодотворенные самки летят к озеру класть в воду яички, а отбывшие жизненную повинность самцы, падая на землю, погибают, те же, кто не успел завершить дела, прячутся на растениях и обрывистых скалах, расположенных вдоль берега, чтобы переждать жаркий день до следующей брачной ночи. Комариками кормится громадная рать пауков, уховерток, скорпионов, фаланг, ящериц, многих мелких птиц. Не едят ли их и кобылки?..

Задайте, читатель, подобный вопрос энтомологу — и вас поднимут на смех и сочтут невеждой. Кобылки — типичные растительноядные насекомые. Никакая другая пища им неведома. Но я не раз убеждался в том, как бывают ошибочны, казалось бы, самые незыблемые суждения. И все же, не рассчитывая на успех, принимаюсь за опыт, как мне кажется, заранее обреченный на неудачу.

Несколько взмахов сачком над вьюнками — и в нем копошится изрядная кучка ветвистоусых комариков. Становлюсь на колени, осторожно на пинцете подсовываю к голове устроившемуся рядом со мною на земле богарному пруссу примятого комарика и замираю от неожиданности. Кобылка без обиняков хватает мой подарок, ее мощные челюсти заработали, как автомат, и через доли минуты от комарика ничего не остается. Торопясь, вытаскиваю из сачка другого комарика, но в это мгновение с моего плеча соскальзывает полевая сумка и с шумом падает на землю. Напуганная кобылка, щелкнув задними ногами, исчезает.

Тогда я, все еще не веря увиденному, подсовываю другим кобылкам комариков. Все происходящее кажется невероятным: все кобылки любят плотоядную пищу, уплетают ее за милую душу. Одна съела четыре комарика, другая — целый десяток, третья, обжора, умяла ровно двадцать штук. Я едва успевал ей подсовывать еду, и она, расправившись с очередной порцией, поворачивается во все стороны, помахивая своими коротенькими усиками и как бы спрашивая: «Ну, где же там запропастился мой обед?». Эта кобылка оказалась среди гурманов рекордсменкой. Другие довольствовались десятком комариков, маленьких личинок, чтобы насытиться, было достаточно двух-трех.

Поведение кобылок не было стандартным. Некоторые из них относились с предубеждением к первому комарику, к пинцету, которым он был зажат, но, разобрав, в чем дело, принимались за еду рьяно с легким похрустыванием челюстей. Другие, будто опытные прожоры, тотчас же набрасывались на угощение, не обращая внимания на то, что оно появлялось необычным манером. Кое-кто в испуге отскакивал в сторону, если комарик еще подавал признаки жизни, трепыхал крыльями и размахивал ножками, в то время как у других от признаков жизни этого тщедушного создания еще сильнее разгорался аппетит. Различали кобылки свою еду тоже по-разному: близорукие, вернее сказать близколапые опознавали подсунутого комарика только у самой головы, тогда как более опытные и «дальнолапые» опознавали ее едва ли не за пять сантиметров.