В стране каменных курганов и наскальных рисунков - Павел Мариковский

Двадцатое столетие принесло небывалый научно-технический прогресс, быстрый рост населения, усиленную эксплуатацию природных богатств и сопутствующее ей загрязнение окружающей среды отходами производства. Постепенно оскудела органическая жизнь из-за неразумной эксплуатации природных ресурсов. Обеднела растительность, вытесняемая монокультурами. Резко пострадали численность и разнообразие животного мира. Поразило почти полное отсутствие чаек, по меньшей мере, на северном берегу как показатель состояния озера. Из них кое-где осталась лишь серебристая чайка. Она поживается на скудных свалках вокруг поселений человека да ловит разную мелочь в пустыне. Ликвидировали рыбозавод в поселении Каракул. Небольшой кооператив в Тасмуруне ловит только воблу да леща. Балхаш гибнет. Он повторяет судьбу Арала. Давно пришла пора предпринимать меры по его спасению. Хочется надеяться, что этот уникальный водоем, сверкающий изумрудом своих вод, когда-то богатый животным и растительным миром среди такой громадной опаленной солнцем пустыни, сохранит свою жизнь, а разум человека одержит победу над рядом шествующим с ним безумием…

Озеро Балхаш осталось далеко позади. Холмистая степь засеребрилась ковылями. Всюду куртинки степной акации — колючей караганы. Дорога иногда петляет из стороны в сторону, проходит по низинам, сверкающим снежно-белыми пятнами солончаков. Понижения между холмами разукрашены желтым зонтичным растением, красуются поросли сочной зеленой травы. В одной из них степенно и неторопливо бродит журавль, высматривая добычу. Вдруг он совершает молниеносный рывок вперед, кого-то схватил клювом и, поднявшись на крылья, полетел с добычей.

В зарослях караганы раздается незнакомый крик, похожий на птичий. Он слагается из нескольких нежных и мелодичных, повышающихся тоном звуков, замолкает и после небольшой паузы повторяется вновь. Пытаюсь узнать, кто это. Но, кроме желчных овсянок и жаворонков, никого не вижу. Тогда догадываюсь: кто-то кричит на земле, в кустах. Пытаюсь подойти. Но незнакомец не подпускает ближе десяти шагов, замолкает. Эти же крики были слышны и ночью. Вскоре узнаю: поет тот, кто живет в норе. Затаиваюсь надолго и, наконец, вижу незнакомку — крошечного грызуна сеноставку-пищуху, элегантную, с белой окантовкой по краям ушей. Какой она мне показалась красавицей, к тому же еще и певучей!

Теперь путь лежит в степи Центрального Казахстана. Опять перед нами желтые холмы с редкими кустиками караганы да боялыша и таволги.

Машину все время раскачивает на ухабах, и всех клонит ко сну. Долго ли так? Но далекие горы, сперва видневшиеся синей зазубренной полосой, все ближе, вот уже видны причудливые нагромождения складок серого гранита.

В гранитных горах Центрального Казахстана.

Из травы торчат два покосившихся столбика. Один — совсем белый и служит отдыхом для птиц. На другом издалека вижу черное насекомое, похожее на черного таракана, крупное, толстенькое, с длинными усами. Оно неторопливо бродит по камню, опускается вниз. Сейчас скроется в траве. Не спуская глаз с черного комочка, спешу к столбику, но неожиданно земля уходит из-под ног — и я падаю в яму… Как будто бы приземлился благополучно, не ушибся. Яма не простая. Выложена полускрытыми землей гранитными плитами. Черного же насекомого нет. Вместо него вижу не столбик, а каменное изваяние с изображением мужского лица. Глаза его выпуклые, нос длинный, бородка коротенькая, клинышком. Изящно изогнув пальцы, мужчина держит в руке глубокую чашу. Рядом на другом столбе (трудно разобрать из-за белого птичьего помета), — как будто изображение лица женщины.

Полное безлюдье, раздолье трав и цветов, синее небо с застывшими белыми облаками, яркое солнце, все такое же, как и многие тысячи лет назад, и вот эта давно разворованная гробокопателями старинная андроновско-скифская могила. Но надо разыскать большое черное насекомое. Кто оно, я не знаю и представляю самое необычное.

Мне посчастливилось. Вот он — необычный толстяк, неповоротливый, неторопливый, с удлиненной, как покрышка, переднеспинкой, под которой совсем не видно музыкального аппарата — измененных крыльев. У него большие выразительные глаза и длинные усики. Узнал его, это кузнечик Онконотус лаксмана. Он непуглив, и будто я для него ничто, хотя один ус настороженно повернут в мою сторону. Кузнечик не спеша ползет по траве, спокойно позирует на гранитном камне перед фотоаппаратом, степенно поворачивается во все стороны. Во всем его облике чувствуется добродушие и покой — тихий плавный характер жителя степного раздолья, извечной тишины и покоя. Странный кузнечик, знал о нем по коллекциям, а в природе встречаю впервые.

Почему он такой черный? Его родственники, обитатели южных пустынь окрашены в покровительственные тона, и увидеть их на земле нелегко. А этот такой заметный. Уж не для того ли, чтобы здесь, в зоне северных пустынь, легче согревать тело. Черная одежда позволила ему, южанину, продвинуться к северу и здесь прижиться. Или он несъедобен, ядовит и поэтому старается быть заметным.

Симпатичный толстяк сразу завоевывает мое признание и очень нравится. Ищу в траве других, и вскоре в садке точно такая же самочка, только еще более толстенькая и с тонким длинным яйцекладом. Забегая вперед, скажу о наших пленниках. Они нетребовательны, вскоре свыкаются с необычным положением, а самец заводит свою несложную песенку. Но какую! Это не громкое стрекотание, слышимое на далеком расстоянии, а тихий нежный шепот. Теперь, ложась спать и расстилая под пологом постель, кладу садочек в изголовье и засыпаю под убаюкивающие звуки. Под утро, когда становится прохладно, кузнечик замолкает. Он поет и днем. Ухитряется петь и в машине, едва только она останавливается хотя бы на минутку. Поет своей подруге прилежно и неутомимо, не зная устали. Странная песня его казалась мне загадкой. Неужели по ней, такой тихой, кузнечики могут находить друг друга в степных просторах. Думалось, что, наверное, вся песня кузнечика недоступна слуху человека и наше ухо улавливает только ее часть, одну арию сложной симфонии. Остальное же, возможно, особенные громкие звуки, разносились могучим призывом над просторами, и только мы были глухи к ней.

Черные кузнечики пропутешествовали с нами через Центральный Казахстан и благополучно добрались до города Алма-Аты.

На столе, возле окна, видимо, было лучше, чем в тряской машине, и кузнечик залился шепотливой песенкой. Но когда я пересадил их обоих в просторный садок, замолчал на несколько часов, пока не освоился с новым помещением. Кузнечики очень любили свежий корм и с аппетитом грызли зеленые листочки трав. Они очень привыкли ко мне, спокойно сидели на руках, вращая во все стороны усиками. Впрочем, самка проявляла более скрытный и осторожный характер и чаще пряталась в траве. А самец…