Девочка и призрак - Ханна Алкаф

обращаются к павангу худжан. Если безопасности деревень угрожает крокодил, которого нужно усмирить, приглашают паванга буайя. Я же паванг ханту, и меня зовут решить проблемы… духовного плана. Так что вы поступили верно.

«Паванг ханту?» По спине Розика вдруг побежали мурашки. Он никак не ожидал, что этот вежливый неуклюжий неряха умеет усмирять призраков и чудищ. Неужели он на такое способен? Неужели он может его уничтожить?!

Это что… страх?

Паванг повернулся к Сурайе:

– Ты сможешь потерпеть ещё несколько дней, дитя? Хватит ли тебе сил и смелости?

– Думаю, да, – ответила Сурайя. – Я на это надеюсь.

– Ммм, тогда хорошо, – Паванг промокнул салфеткой лоснящийся лоб. – До полнолуния пять дней.

– Обычно в это время я его кормила, – сказала Сурайя. – Для… для привязки.

Паванг кивнул:

– Видишь ли, в пору полнолуния любые ритуалы и заклинания, которые мы используем, имеют наивысшую силу. И как бы сильно он ни был на тебя зол, ты в это время ему нужна. Твоя кровь – единственное, что связывает его с этим миром. Твоя кровь – приманка, – кусочек мурукку выпал из складки у него на груди, паванг поднял его с колен и рассеянно закинул в рот. – Полная луна – чудесное и устрашающее явление, – задумчиво жуя, заметил он.

– Так же говорила и моя мать, – произнесла мама и тут же закрыла рот, словно сказала лишнее.

– Не сомневаюсь, – ответил паванг тихо. Его голос был полон деликатного сочувствия. – Но луна ещё и коварна. Это как подсыпать в тесто сахар. Добавь немного – и сырая смесь станет всего лишь приятной на вкус. Всыпь ещё – и неплохой пирог станет очень вкусным. Ещё чуточку – и он превратится в кулинарный шедевр, способный заставить взрослых мужчин прослезиться. Ещё капельку… и всё пропало.

– К чему это вы? – спросила Сурайя. Розик тоже ничего не понимал.

– Только к тому, что мы должны быть осторожны, – пояснил паванг, тепло улыбнувшись.

– С ней всё будет хорошо? – В мамином голосе впервые послышалась нерешительность. – Она… она не пострадает?

– Нет, не должна. Она – нет.

Сурайя посмотрела на него, прищурившись:

– А он?

В этот миг Розик любил её как никогда сильно: грудь, где должно было располагаться сердце, едва не разорвало от счастья.

– Он? – Паванг вскинул бровь, аккуратно ставя чашку на кофейный столик, звякнув стеклом о стекло. – Ты, конечно, хотела сказать «оно», дитя.

– Я хотела сказать «он», – упрямо заявила Сурайя. Розик заметил, что мама так поджала губы, что между ними не пролез бы и лист бумаги. – Что с ним будет?

Её вопрос привёл паванга в замешательство.

– Ну… он уйдёт.

В этот момент, если прислушаться, из тёмного угла комнаты можно было услышать резкое шипение.

– Навсегда?

– Если мы всё сделаем правильно.

В комнате вдруг стало темнее. На горизонте, где всего несколько секунд назад было яркое дневное солнце, теперь маячили тучи. Тёмные и сердитые, они мерцали молниями. Мама поднялась, чтобы закрыть окна от собирающейся грозы.

– Он пострадает? – уточнила Сурайя.

Ветер превращал дождь в острые тонкие плётки, беспрестанно хлещущие по жестяной крыше, а ветки деревьев снаружи – в кулаки, с силой молотящие по окнам.

Паванг улыбнулся.

– Если мы всё сделаем правильно, – повторил он. И Розику показалось, что он уловил странный отблеск за заляпанными стёклами. Сурайя вздрогнула, и Розик вздрогнул вместе с ней. – Не волнуйся, дитя, – произнёс паванг мягко. – Я о тебе позабочусь. Тебе ничего не грозит. Но если существо, которое тебя преследует… не изгнать, оно продолжит вредить. Нужно избавиться от него раз и навсегда. Понимаешь?

Она долго молчала. И пока одна за другой шли минуты, Розику хотелось завопить, сказать, что он никогда больше её не обидит, что ему иногда бывает сложно с собой совладать, но он будет стараться изо всех сил. Он не мог, да и не хотел, представить себе мир, в котором никогда её не увидит, не сможет быть возле неё.

– Господин Али задал тебе вопрос, Сурайя, – прорезался сквозь тишину мамин учительский голос с отчётливой повелительной ноткой. Таким тоном приказывают сидеть прямо, слушать внимательно и смотреть в учебник. Таким голосом требуют ответа.

– Да, – сказала Сурайя негромко. – Понимаю.

Ветер снаружи завыл, словно раненный в сердце дикий зверь.

Глава двадцать вторая. Девочка

КОГДА ПАВАНГ УШЁЛ, Сурайя, лежа в постели, долго думала – о запахе и ночных кошмарах, о бледном лице и фиолетовых синяках Цзин. Думала о разговорах шёпотом под одеялом и тёплых объятиях перед сном. О первой дружбе – и о настоящей дружбе. Она думала о странном блеске в глазах паванга и об ознобе страха, проводящем по её спине холодными пальцами, когда он говорил. А больше всего она думала о слове «навсегда». Чем дольше оно сидело в голове, тем холоднее, жёстче и неумолимее становилось.

Она села в кровати. Длинные волосы прилипли к потной шее, и она нетерпеливо собрала их в небрежный хвостик.

– Розик, – прошептала Сурайя. Она произнесла его имя впервые за долгое время. И оно было странным – горько-сладким и знакомым на вкус. Гроза стихала. Ветер уже почти не свирепствовал, а лишь хныкал за окном. – Розик, – повторила она. В этот раз её голос прозвучал чётче, увереннее. Тени в углах комнаты стали расти и сгущаться, как если бы пытались превратиться во что-то ещё. – Знаю, ты здесь, Розик, – сказала Сурайя. – Ты всегда здесь. Выйди и поговори со мной. – Тени в углах на миг колыхнулись, как бывает, когда ветерок играет с пламенем свечи. А затем возник он – не в истинной своей форме, а кузнечиком на подоконнике. Небо позади него полыхало пламенем заката, и тень, которую он отбрасывал, была огромной и зловещей. – Привет, Розик. – Он промолчал, поэтому Сурайя продолжила: – Ты, наверное, удивился, зачем я тебя позвала?

– Полагаю, чтобы проститься, – произнёс он, и её покоробила незнакомая резкость в его голосе.

– Не я так решила, – заметила она.

– Однако я не припомню, чтобы ты выразила бурный протест! – вспылил он. – Но, возможно, его заглушило висящее в воздухе предательство.

– Предательство? – Сурайя уставилась на него, открыв рот, глаза наполнились слезами гнева. – Это ведь ты всё время вредил моей подруге! И пытался навредить мне!

Она почувствовала дрожь под ногами. Комната заходила ходуном. По стенам легонько застучали рамки с рисунками. Принадлежности для рисования на столе зацокали и заклацали друг о друга.

Когда Розик заговорил снова, его голос был подобен глубокому рокоту:

– Ты бросила меня, как только нашла себе другую компанию! Меня, который был рядом с тобой ещё с тех пор, когда ты