Реплика - Святослав Яров

воздержался. Тем не менее Марина Олеговна, вероятно, что-то такое прочла не его лице, и горячо вступилась за давно покинувшего этот мир и, по большому счёту, в её заступничестве совершенно не нуждавшегося атамана Адского:

— Такой человек как он просто не мог быть убийцей. Поймите, Григорий Иваноыич не примитивный громила, разбойник с большой дороги, этакий разухабистый Стенька Разин, который, чуть что не по нему — за саблю, и голова с плеч! Конечно, невинной овечкой Котовского не назовешь, но душегубство — это не про него. Уж больно личность многогранная! — она попыталась аргументировать свою позицию: — На дело всегда шёл, не скрывая лица, с открытым забралом, с вызовом. Как вы полагаете, почему?

Надо же, практически моими словами шпарит, вспомнив, как сам не так давно размышлял о том же, удивился Алексей Борисович и спросил:

— Ну и почему?

— Полагаю, его артистическая натура требовала самовыражения или, если угодно, признания, славы, наконец, худой или доброй, не так уж важно. Он желал, чтобы им восторгались. Я вам больше скажу, по моему мнению, просто грабить Котовскому претило, хотя, в основном этим он и занимался… Душа требовала иного, и, как только появлялась возможность, Котовский шёл на поводу своих желаний. Он любил перевоплощаться с использованием париков, накладных усов и бород. Действуя в одиночку, ненавязчиво заводил знакомство с будущей жертвой, выдавая себя за помещика, чиновника или даже иностранца….

— Но, ведь, для этого нужно как минимум знать языки, — не выдержал, встрял Кузин.

— О, с этим у Григория Ивановича был полный порядок! — уверила его Фирсова. — Он свободно владел русским, румынским, немецким и по слухам даже французским, в чём я не уверена… Так что, ему не составляло труда выдать себя за румынского аристократа или немецкого барона… — после чего продолжила прерванный рассказ: — Не зря в уголовной среде Котовский слыл шармёром. Он умел очаровать, создать о себе самое благоприятное впечатление, втереться в доверие и, пользуясь сердечным расположением хозяев, проникнуть в интересующий его дом, а затем с самой доброжелательной улыбкой достать револьвер, выдать своё фирменное: «Я — Котовский» и ограбить… Кроме того, он обожал водить за нос полицию, изображая из себя не весть кого, — подытожила Марина Олеговна.

— Видимо, мог бы с успехом выступать на сцене, — выслушав её доводы, сказал Алексей Борисович, но, как человек привыкший оперировать фактами, а не эмоциями, свою ложку дёгтя таки добавил: — Только вот склонность к артистизму ещё не есть гарантия незапятнанных кровью рук…

— Тогда будем исходить из принципа «не пойман — не вор», — нашлась с ответом Марина Олеговна, оставив-таки последнее слово за собой.

— Тоже верно, — не мог не согласиться с нею Кузин. — Огульно ничего утверждать нельзя.

— Котовский — человек-загадка, — как бы в продолжение прерванной дискуссии, и в то же время отвечая каким-то своим мыслям, заметила Фирсова. — Сейчас многие разглагольствуют, что, мол, он — обычный бандит, который воспользовался ситуацией и примазался к большевикам, исключительно из каких-то своих шкурных интересов. А вот Ольга Петровна не сомневалась, что это был искренний порыв, и муж принял революцию сердцем — такие как он ничего не делают наполовину. А дальше: «И вечный бой! Покой нам только снится!» — с воодушевлением процитировала пожилая женщина строки Блока и, погрустнев, присовокупила: — Вот ведь неуёмная натура — он даже и после смерти покоя не обрёл…

— О чём вы? — осторожно поинтересовался Кузин.

Марина Олеговна посмотрела на него с немым укором, словно бы демонстрируя своим видом: стыдно, не знать таких элементарных вещей! Впрочем, длилось это лишь мгновение. Почти сразу её словно бы ожгло догадкой — то, что было очевидно для неё, вовсе необязательно являлось столь же очевидным для собеседника. Выражение лица женщины сменилось на снисходительное.

— Извините. Я как-то упустила из виду, что у нас доступ к истории — привилегия узкого круга специалистов, к которому вы, как и большинство наших сограждан не принадлежите, — с горьким сарказмом произнесла она, невзначай подпустив шпильку тем, кто в стране Советов решал, кому, что и сколько следует знать о прошлом, да и о настоящем тоже.

— Так в чём же дело? Давайте исправим эту вопиющую несправедливость, по крайней мере в отношении меня, — тут же недвусмысленно предложил себя в качестве благодарного слушателя заинтригованный Кузин.

— О том, что Котовский был застрелен в двадцать пятом году неким Мейером Зайдером, вы вероятно хоть что-то да слышали, — предположила Фирсова.

Алексей Борисович утвердительно кивнул, а сам подумал, вот именно, что только что-то…

— Не стану утомлять вас подробностями, — пообещала Марина Олеговна: — Тем более, что мне известно не так уж много. Материалы уголовного дела были сразу же засекречены, и до сих пор к ним невозможно получить доступ… Знаю только, что Зайдер признался в убийстве на почве неприязни, якобы, из-за того, что Котовский препятствовал его карьерному росту. Убийца был приговорён к десяти годам лишения свободы, отсидел три и был условно-досрочно освобождён за примерное поведение. А ещё через два года труп Зайдера обнаружили на железнодорожных путях в Харькове… История, безусловно с душком. Возможно, кто-нибудь когда-нибудь и расставит в ней все точки, но… — она с сомнением покачала головой и проложила: — Как бы там ни было, а в 1925 году Котовский был на пике популярности, и его смерть, пусть даже довольно нелепая, не могла остаться незамеченной. Ему устроили похороны, по пышности сравнимые с похоронами Ленина… Да-да… — в ответ на недоверчивый взгляд Алексея Борисовича подтвердила она. — По всей Одессе висели траурные флаги. Торжественное прощание проходило в колонном зале горисполкома. Из Харькова в Одессу срочным порядком прибыл профессор Воробьёв, тот самым, который мумифицировал Ленина, и труп Котовского был им забальзамирован. Похороны состоялись в Бирзуле, где Григорий Иванович начал свой путь командира Красной армии. Проводить прославленного героя в последний путь приехали такие военные деятели, как Будённый, Егоров, Якир… Стеклянный саркофаг с телом Котовского поместили в специально подготовленное на небольшой глубине помещение. Собственно из этой подземной части и состоял поначалу мавзолей. Позже, в 1934-ом, над ней воздвигли фундаментальное сооружение с трибуной и барельефными композициями на тему Гражданской войны. Впрочем, всё это великолепие просуществовало недолго… В первых числах августа 1941-го Бирзула, которую к тому времени уже переименовали в Котовск, была оккупирован румынами. Они взорвали мавзолей, разбили саркофаг, а останки Котовского вышвырнули в траншею, куда сбрасывали расстрелянных местных жителей — в основном советских работников и евреев…

На этом Фетисова прервалась — то ли взяла интригующую паузу, то ли, что ближе к истине, просто остановилась, чтобы перевести дыхание. По ходу её повествования Алексея Борисовича