Плененный принц - К. С. Пакат

– Я и сейчас это вижу, – возразил Дэймен, слыша, как одобрение напитывает его собственный голос. В этот миг что-то между ними переменилось. Как будто он сказал ему «Умница».

Эразм отреагировал на его слова, точно цветок, повернувшийся к солнцу. Неважно, что формально они с Дэйменом были ровней – Эразма обучали отзываться на чужую силу, тянуться к ней, покоряться. Поза его неуловимо изменилась, щеки покрыл румянец, глаза опустились долу – не тело, а безмолвная мольба. Ветерок ласково теребил упавший на лоб локон.

Тихим, мягким голосом Эразм произнес:

– Внимания твоего сей раб недостоин.

В Акилосе подчинение возводилось в искусство, и этот раб был настоящим искусником. Сейчас, когда он демонстрировал свое мастерство, становилось ясно: регенту подарили настоящее сокровище. Ужасно и нелепо, что его тягают за шею, точно упрямое животное. Это как колоть орехи искусно настроенной лирой. Сущее кощунство.

Эразму место в Акилосе, где его мастерство станут холить и лелеять. Хотя, пожалуй, ему повезло, что его выбрали для регента; повезло, что его так и не увидел принц Дамианос. Дэймен знал, что стало с его любимыми рабами. Их поубивали.

Он силой оттолкнул воспоминание и вновь обратился к сидящему перед ним рабу.

– А твой господин добр? – спросил Дэймен.

– Сей раб живет ради служения, – отозвался Эразм.

Заученная шаблонная фраза не значила ровным счетом ничего. Поведение рабов определялось строжайшими правилами, и, как следствие, недосказанное оказывалось куда важнее сказанного. Скользнув взглядом вниз, Дэймен слегка нахмурился.

Туника у Эразма чуть задралась, обнажив бедро: он вытер ею щеку Дэймена и так не поправил. Перехватив взгляд, Эразм одернул подол, стараясь натянуть его пониже.

– Что с ногой? – спросил Дэймен.

Эразм мертвенно побледнел. Отвечать он не хотел, но, раз спросили напрямую, значит, придется.

– Что случилось?

Стиснув подол туники, Эразм еле слышно произнес:

– Мне стыдно.

– Покажи.

Дрожащие пальцы разжали подол, потом медленно его подняли. Дэймен увидел, что сделали с Эразмом, – увидел, что сделали целых три раза.

– Регент тебя так? Говори как есть.

– Нет. В день прибытия нам устроили проверку на покорность. И я… потерпел поражение.

– Так ты наказан за неудачу?

– Это и была проверка. Мне приказали терпеть молча.

Дэймен уже познал вирскую надменность и вирскую грубость. Познал вирские оскорбления, жалящие укусы плетки и жестокость ринга. Но лишь теперь он испытал гнев.

– Ты не потерпел поражения, – сказал Дэймен. – От тебя требовали невозможного. Ты очень смелый, раз попробовал вытерпеть. Стыдиться нечего.

Стыдятся пусть вирские изверги. Стыд им и позор! Дэймен призовет к ответу каждого из них.

– Расскажи обо всем, что случилось с тобой после отъезда из Акилоса, – попросил он Эразма.

Леденящую кровь историю юноша рассказывал сухо и буднично. Клетки с рабами на корабле держали в подпалубных отсеках. Матросы и надсмотрщики позволяли себе вольности. Одна рабыня обеспокоилась, что не имеет обычных средств по предотвращению беременности, и обратилась к вирскому надсмотрщику. Бедняга не знала, что незаконнорожденных вирцы считают мерзостью. Они запаниковали, что, если регенту достанется рабыня с ублюдочным плодом в чреве? Корабельный лекарь дал бедняге снадобье, вызвавшее лихорадку и рвоту. Для пущей уверенности ее стали бить камнями в живот. Это случилось еще до прибытия в Вир.

В самом Вире основной проблемой стала «беспризорность». В постельные рабы регент никого не взял: занятый государственными делами, он часто уезжал и обслуживался избранными питомцами, которых выбирал сам. Рабов бросили на милость надсмотрщиков и скучающих придворных. Прямо Эразм не сказал, но Дэймен догадался, что с покорными акилосскими рабами обращались как со зверюшками, способными на забавные трюки. Дэймен догадался, что изощренные «проверки», которые рабы выдерживали с трудом, в отдельных случаях были откровенно садистскими. В случае Эразма, например.

Дэймена замутило.

– Наверное, ты жаждешь свободы еще больше, чем я, – сказал он, пристыженный отвагой раба.

– Свободы? – В голосе Эразма впервые послышался страх. – Зачем мне ее жаждать? Я не могу… Я создан для служения господину.

– Ты создан для служения господам лучше, чем эти. Ты заслуживаешь, чтобы тебя ценили по достоинству.

Покрасневший Эразм промолчал.

– Я найду способ помочь, – сказал Дэймен. – Обещаю.

– Хотелось бы… – начал юноша

– Чего?

– Хотелось бы тебе верить, – продолжил Эразм. – Ты говоришь как господин. Но ты такой же раб, как я.

Не успел Дэймен ответить, на дорожках зазвучали шаги, и Эразм снова упал ниц, ожидая появления очередного придворного.

– Где раб регента? – донеслось с дорожки.

– Вон там.

– Вот ты где! – послышалось уже из-за угла, а секундой позже: – Только посмотрите, кого еще выпустили в сад!

То был не придворный. И не изящный, хрупкий злюка Никез. Грубые черты лица, сломанный нос. Пришел Говарт.

Говарт обратился к Дэймену, которого в последний раз видел на ринге в отчаянной схватке за превосходство. Потом без особых церемоний схватил Эразма за ошейник и поволок прочь, как нерадивый хозяин – пса. Но Эразм не пес, а человек – стал отчаянно задыхаться, когда ошейник сдавил ему горло, впившись в чувствительное место над кадыком, на стыке между челюстью и шеей.

– А ну тихо! – Говарт, раздраженный кашлем, влепил Эразму пощечину наотмашь.

Даже не сообразив, что отреагировал, Дэймен почувствовал, как цепь натянулась до предела, и услышал ее скрежет.

– Отпусти его.

– Отпустить, говоришь? – спросил Говарт, для пущей выразительности тряхнув Эразма за ошейник. Приказ вести себя тихо Эразм понял; от кратковременной нехватки воздуха на глаза у него навернулись слезы, но он молчал. – Это вряд ли. Мне велено вернуть его во дворец. Про то, что по дороге нельзя чуток позабавиться, никто не говорил.

– Хочешь устроить второй тур боя? Только сделай шаг! – процедил Дэймен. Говарта он побил бы с огромным удовольствием.

– Да я лучше милка твоего трахну, – сказал Говарт. – Сдается мне, что меня знатного лишили траха. – Говарт задрал Эразму тунику, обнажив изгибы бедер. Эразм не сопротивлялся, когда Говарт пинком раздвинул ему ноги и заставил поднять руки. Он позволил Говарту поставить себя в удобную ему позу и замер, неловко изогнувшись в пояснице.

Осознание, что Говарт возьмет Эразма прямо у него на глазах, казалось Дэймену чистой фантастикой, совсем как недавняя сцена с Анселем. Быть не может, что это случится, что вирцы настолько погрязли в разврате, что наемник волен насиловать королевского раба практически на глазах у всего двора. В пределах слышимости оказался только равнодушный страж. Покрасневший от унижения Эразм отвернулся от Дэймена, не желая смотреть ему в лицо.

– Такое ощущение… – Говарт снова использовал эту фразу, – что господин твой наебал нас обоих. Кого следует оттрахать, так это его. Хотя в темноте все белобрысые на одно лицо. Этот даже лучше, – заверил Говарт. – В