Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России - Ника Марш

было принято обсуждать решения совместно, брать на себя ответственность за младших во всех вопросах. Если племяннику не хватало средств, чтобы создать собственную семью, помогали все вместе.

Жаловаться на старшего было не принято. Конфликты, конечно, возникали, но их старались решить на семейном сходе. Если у кого-то возникало желание отделиться – не возражали. Но братские семьи чаще возникали в ситуациях, где вести хозяйство совместно было намного выгоднее. В интересах семьи было стараться сохранить целостность, систему подчинения и взаимовыручки. Исследователь В. В. Тарновский[33] однажды записал:

«Случилось мне встретить такое семейство… отличавшееся редкой нравственностью, согласием и единством… Я спросил у братьев: “Кто у вас вместо отца?”. “Бог”, – отвечали они».

Конечно, идеальная картинка, нарисованная Тарновским, вовсе не исключала обычных бытовых ссор. Не обходили стороной братские семьи и обычные тяжбы. Крестьянин подал в суд на своего брата за то, что тот, не спросив у семьи, продал лошадь в уплату личного долга. Бывали споры из-за приданого девушек, которых выдавали замуж. Кто должен получить больше: дочь старшего, главы, или дочь младшего? Или же они равны по положению? Неудивительно, что со второй половины XIX века, когда отменили крепостное право и появилось больше возможностей для реализации, братские семьи почти перестали существовать.

«У одного едоков много, другой сам с женой, ему неохота на чужих детей работать», – объясняли крестьяне свое нежелание объединяться. «Один водку пьет, другой нет – вот и раздел».

Пьянство тоже становилось причиной распада братских семей! В земской переписи 1880 года установили, что в Саратове жили по-братски только два процента семей. Веком раньше – почти в 2 раза больше.

Состав семей тоже сильно отличался. Бытующее мнение об огромных, в 8—12 детей крестьянских домах – это явное преувеличение. Конечно, были и семьи-рекордсмены, вроде домочадцев Федора Васильева. Крестьянин был женат два раза, и от первой жены у него имелось 69 детей, а от второй – 18.

Федор Васильев – официальный рекордсмен, чьи достижения даже внесены в Книгу рекордов Гиннесса. И, кстати, жил он далеко не в самые благополучные времена с точки зрения медицины и быта: родился в 1704-м, умер в 1790-м. Правда, Васильев обитал в Москве, которая хотя и не была столицей в то время, но все-таки местом куда более комфортным для проживания.

Историю крестьянина Федора Васильева даже описали в английском журнале «Джентельмен Магазин». В выпуске за сентябрь 1783 года автор подробно указал, что мужчину представили императрице Екатерине II, ведь таких рекордов прежде никто не ставил: у него было 16 пар близнецов, 4 четверни и 7 троен. Двойняшки и тройняшки рождались и в первом, и во втором браке Васильева, и из 87 детей благополучно здравствовали 84. Поздравляя крестьянина, императрица почему-то не отметила заслуги его жен. В конце концов, детей вынашивали и рожали именно они… Но даже имен этих женщин история до нас не сохранила. Валентина? Анна? Одни вопросы.

Кстати, в XIX веке пытались найти потомков Васильева, но это было крайне сложно сделать. Дело в том, что у крестьян редко имелись фамилии, и называть их было принято по имени отца. Сын Федора – Федоров, сын Ивана – Иванов. А Федоровых в окрестных московских селах было пруд пруди. К тому же столетием позже «фамилия» снова могла поменяться. Тогда жили уже внуки Васильева, принявшие имя уже от своего отца… Поди разберись, кто из них кто.

Но, кроме многодетных, были и семьи с самым обычным для нашего времени числом детей: двое, трое, четверо. Вологодская писцовая книга XVII века дает такие данные: малые семьи составляли почти половину от общего числа. А если учесть одиноких, супругов без детей, то таких, совокупно, 60 %. То есть около трети семей были действительно продолжателями дела Федора Васильева.

Если не было своих, крестьяне легко усыновляли чужих детей. Такой подход тоже поддерживали помещики. Пасынки и падчерицы не считались частью семьи, но учитывались как собственность барина. Интересно, что эти «приемные дети» иногда бывали детьми… самого же помещика!

Композитор Александр Порфирьевич Бородин был незаконнорожденным сыном князя Луки Гедианова и мещанки Антоновой. Однако бастарда предпочли записать отпрыском Порфирия Бородина, крепостного. Мальчик понятия не имел о своем высоком происхождении примерно до восьми лет и жил в барском доме на положении обычного слуги. Но в 1840 году Гедианов купил Антоновой дом, подписал вольную для сына и позволил ему жить вместе с матерью (правда, до конца своих дней Бородин называл ее «тетушка») и получать образование. Однако в гимназию или университет внебрачный сын князя поступить бы не смог. Поэтому пришлось задействовать связи и деньги, записывать Александра в купеческое сословие. Это позволило ему заниматься учебой уже на другом уровне, и бывший крепостной стал знаменитым композитором, участником «Могучей кучки», а еще медиком и химиком.

Другой помещик, Дьяконов, побочного отпрыска передал на руки крепостным супругам Швальбе. Мальчик делал большие успехи в живописи и впоследствии стал художником Орестом Кипренским. Неясно происхождение самой младшей дочери императора Павла I – Марфа Мусина-Пушкина родилась уже после смерти государя, и имя ее матери так засекретили, что до сих пор историки не могут разобрать, кто же она: крепостная прачка? Одна из фрейлин императрицы? Так или иначе, девочке выделили угодья и тысячу крепостных душ, правда, воспользоваться этим она не сумела, умерла во младенчестве. А могла бы занять положение в обществе: с таким-то стартом! Далеко не все незаконнорожденные дети в Российской империи могли рассчитывать на благополучную судьбу. Особенно если их матерями были крепостные жен- щины.

Еще в Русской Правде, в древнерусском своде законов, была особая статья, посвященная «робьим детям», то есть рожденным от рабынь: «Аще кто с рабою сблудит и родит отроча, да освободить ей работу», и еще – «Аще кто с рабою своею блуд сотворит и родит отроча – освободит рабу свою». Но то было в Правде, а в крепостничестве на волю отпускали не всякую любовницу господина. И уж тем более ее ребенка.

Церковь и общество стояли на страже нравственности: дети должны были рождаться исключительно в союзе венчанных мужчины и женщины. Бастарды лишались права на имущество, на фамилию отца, на положение в свете. Знатная женщина, забеременевшая вне брака, не могла добиться, чтобы ребенок носил фамилию ее семьи. Дети, прижитые от любовников, иногда признавались «официальными» отцами: великая княжна Анна, дочь Екатерины II, была объявлена ребенком Петра Федоровича, хотя все говорили об истинном отцовстве Станислава Понятовского[34], а две дочери императрицы Елизаветы Алексеевны с большой долей вероятности были плодами ее адюльтеров, а не Александра I. Но бывало и по-другому: незаконным отпрыскам давали другие фамилии, вроде Соломирских, Ладомирских, Лесовских или Юрьевских. Правда, к этому прилагалось дворянское звание и какое-то содержание.

Бедная женщина, родившая от барина или такого же бесправного крепостного, не вступая с ним в