Стальное зеркало - Анна Оуэн

Страх, желание, невнимательность, стремление остаться в рамках привычного, необходимость хотя бы чувствовать себя в безопасности (вне зависимости от того, каково реальное положение вещей) ежедневно строят стену между нами и истиной.

Возможно, для людей, живущих тяжким трудом среди ежечасных опасностей, эта завеса — милость, а не помеха. Но для тех, кто пытается понять устройство хотя бы одной из пружин, движущих миром, любая неточность — бедствие, равное чуме. Ибо в случае ошибки оно может оказаться столь же пагубным для других.

Из этой посылки следует множество выводов. Часть практических следствий такова:

Доверять можно только опыту, повторенному неоднократно — и разными людьми — с одним и тем же результатом.

Если опыт требует участия существа, наделенного разумом, лучше, по возможности, провести его самому и на себе, тщательно записав свои планы до опыта, свои наблюдения во время опыта и результаты — по окончании, не откладывая. Даже промежуток в день имеет значение, ибо нужное или важное может стереться из памяти.

Если это невозможно, как, например, в случае лечения тяжкой болезни (течение каковых часто слишком зависит от общего состояния и наклонностей пациента), то следует как можно более точно записывать все, что делается — и все последствия сделанного, даже если они кажутся незначительными или неважными. Собственные выводы нужно записывать отдельно, не смешивая с результатами наблюдений.

Удовлетворяться полученным в ходе опыта или наблюдения не стоит, даже если данные подтверждают исходную теорию. Необходимо прежде всего выделить те результаты, получение которых эту теорию опровергнет — и попытаться добиться этого исхода. Если этого не произойдет, можно испытать полученное на других или отдать в чужие руки для проверки. При этом, следует продолжать тщательное наблюдение и вести записи, а также всемерно поощрять к тому всех участников — если это возможно»

Эта запись сделана пером. А следующий лист выглядит совсем иначе — плотная бумага, большие, неуклюжие, жирные буквы. Чернила так не ложатся, это «италийский карандаш» — вставленная в оправу палочка из жженой кости, сажи и глины. Обычно ее используют художники или ремесленники, но еще она очень удобна, если пишущий не уверен в том, что сможет удержать перо, не расплескать чернила — или просто не рискует подняться с постели.

«Непонятно, что из обряда — необходимость. Возможно, зависит от человека. Почти уверен, что достаточно „открытого“ зеркала и приглашения. Мне достаточно. Возможно, потому что знакомы. Следует попробовать. Присутствие ощущается почти сразу. Ничего не берет само. Ощущение взгляда изнутри, всеохватного. Кажется, если боль растет ровно, внимание… усиливается. Самому трудно. Нужен мастер. Попросить Варано…»

Пропуск.

«Кажется, получилось. Общение странное — не слова, не образы, прямое понимание. Нужно проверить. Важно — удовольствие и тепло все равно. Но травмы залечены хуже, чем в прошлый раз. Кажется, только снято воспаление. Проверить. Связано ли с тем, что просил для другого? Проверить. Кажется, слишком далеко зашел — до снятия отдавало в плечо и локоть, как при болезнях сердца. Был страх, тоже как при болезнях сердца. Знаю, что был. Но не помню. Как будто читал или видел. Чужое воспоминание, без связей. И не одно. Вчерашнее помню. Сейчас чувствую. С утра до конца опыта — ни чувств, ни связей, ни выводов. Раньше так не было. Запомнить. Важно. Возможно — нужно это. Не ощущения, а переживания и мысли, производная. Тогда понятно, зачем разум. Без него нет. Связь была много теснее, легче. Нужно пробовать другие чувства — здесь дальше заходить опасно. Сердце не выдержит. Хотя…»

Синьор Варано едет под вишневыми деревьями. Раннее утро, солнце светит наискосок, сквозь зеленое и красное. Это — персидские деревья, теплолюбивые, здесь, на полуострове урожай созревает позже, чем у них на родине. Джулио Чезаре привстает на стременах, срывает несколько ягод. Тонкая кожица, сочная мякоть со слегка желтоватыми прожилками, кислый сок — еще несколько дней и вишни потемнеют, наберутся сладости… Но сейчас, сейчас они лучше, сейчас у них недозревший вкус нетерпения, вкус молодости. Джулио Чезаре не надеялся, что когда-нибудь почувствует его снова. Делал все, что было в его силах, но не надеялся. Но делал. И выиграл.

Теперь он знает, что нужно, чтобы у вишни всегда был настоящий вкус. Чтобы не приходилось менять мавританских жеребцов на покорных старых кляч, а в седло забираться при помощи слуг. Чтобы по утрам ладонь тянулась к оружию, а не к лекарству… Знает. Почти знает. Осталось уяснить лишь сущие мелочи, тонкости и детали.

Даже это изменилось, улыбается сам себе синьор Варано. Еще недавно для него, как для всех стариков, не существовало мелочей. Все препятствия казались равно крупными, непреодолимыми, неподъемными. Он был перевернутым на спину жуком, неловким и неуклюжим, путавшимся в собственных нелепых ногах. И как жуку — бечевка, любая мелочь казалась серьезным барьером на пути. А теперь он готов смахивать препятствия с пути, и приходится, как в молодости, одергивать себя.

Не как в молодости. В той, прежней, первой молодости он был глупее. Не ценил того, что имел. Тянулся за игрушками, тратил силы на пустяки — в лучшем случае. Действовал себе во вред. Конечно, он и тогда не был таким глупцом, как большинство его ровесников, иначе не прожил бы так долго. Но все же, все же, все же. Хотя — за всеми этими глупостями он научился главному. Правильно выбирать. Цели, средства и людей. Три морщины на лбу. Человека, для которого синьор Варано и его желание жить дальше и быть молодым — не способ вытянуть денег, не возможность получить награду, не источник страха, нет, задача, интересная ему самому.

Аптекари скрывают рецепты действенных снадобий. Все прячут то, что приносит им прибыль. Рецепты составов, любых составов — лекарств, стекла, амальгам, красок, грунтовок, приправ, даже какого-нибудь сладкого печенья передаются от мастера к подмастерью, от отца к сыну. Остаются в границах семьи, дома, цеха, гильдии. Чужака, узнавшего секрет, убивают не как соперника — как святотатца. Право на тайну и ее сохранение считается освященным Господом. Для того и существуют гильдии, цеха и мастерские, чтобы охранять тайну и передавать ее лишь достойным после многих лет верной службы. Для того, чтобы краски в радуге не смешивались, и аптекари оставались аптекарями, ткачи — ткачами, а красильщики — красильщиками. Любой мастер знает, что нарушение границ ремесла ничуть не лучше войны.

Но есть люди, которые, подобно алхимикам, не боятся сплавлять в одном тигле самые разные знания. И не боятся отдавать их. Гость синьора Варано отдаст свой рецепт. Он может потребовать награду, как всякий мастер за свое изделие, но от мастера он отличается тем, что отдаст не плод трудов, а знание, как взрастить дерево с такими плодами.