Стальное зеркало - Анна Оуэн

У герцога Беневентского этого дара не было. Нет и сейчас. Но давным-давно в Перудже некий толедец приватно интересовался у некоего брата Ордена, какую опасность для души и тела может повлечь невольное участие в ритуале призыва Сатаны, закончившееся бегством нечистой силы. Дескать, некий его знакомый нечаянно и по глупости…

К «некоему знакомому» присмотрелись на всякий случай: кардинал Родриго Корво питал предрассудки в адрес Трибунала, а своевременная помощь сыну кардинала могла бы переубедить отца в отношении намерений и обычаев Ордена. Интрига, увы, не задалась. Юноша был совершенно чист, разве что ухитрился вынести из встречи с Дьяволом умение распознавать его следы. Редкостное везение; среди доминиканцев таких оказывается три-четыре человека на поколение, не больше. Научить таким вещам невозможно, нет никаких способов, нет даже примет, позволяющих понять, почему доброму христианину в подобном отказано, а какой-нибудь разбойник становится для Сатаны отвратнее святой воды.

Стечение обстоятельств и милость Господа и Пресвятой Девы… или просто что-то, пока еще не познанное.

— Что вы имеете в виду? — Озадачивать людей всегда приятно, а таких невозмутимых, как герцог Ангулемский — вдвойне. Озадаченные люди иногда начинают слушать еще внимательнее.

— Вы знаете, что наш Орден — одно из немногих мест, где простолюдин, сирота, бастард могут добиться любого положения. Вы знаете, почему?

— Полагаю, дело в способностях.

— Да. Наполовину в способностях — наполовину в том, что мы очень много внимания уделяем воспитанию одаренных детей, попадающих в наши монастыри. И нам неважно, как дети там оказываются. Там тихо, светло и чисто. Не в том смысле, что там чаще других обителей наводят чистоту, белят стены и меняют осоку на полу, конечно, — усмехается епископ, потом внимательно присматривается к собеседнику, нащупывает нужную ниточку в основе. За что доминиканцев псами Господними прозвали? За чутье и прозвали, а вы что подумали? Да, первое сравнение оказалось самым подходящим. Так часто случается… — Вы сможете понять меня. Вам в юные годы во дворце не казалось, что на всем словно бы налипла грязь, воздух заполнен дымом, неведомо откуда тянет тлением и гниением?

Герцог наклоняет голову… створки раковины могут захлопнуться. Но этого не происходит.

— Казалось. Но это ощущение меня не смущало, у него были ясные и разумные причины. Странно ждать, что падаль будет пахнуть чем-то иным.

Епископ не одергивает гостя, хотя о покойных лучше молчать, кем бы они ни были. Людовик VII был из тех монархов, что введут в ропот и кроткого. Он заставлял подданных бояться, ненавидеть и презирать себя — а это истинное непотребство, ибо помазанник Божий, не соблюдающий себя, заставляет сомневаться и в его праве на власть, и в Господе. Страшный грех. За что была наказана Аурелия?..

— А потом вы привыкли и перестали замечать эту вонь. Кстати, если уж говорить о разумных причинах, то собственно падали, буквально, там не было, верно? — Трудно представить, что дворец украшали дохлыми кошками, улыбается про себя епископ Жак.

По крайней мере, он сам такого не видал. Епископ Жак прибыл в Орлеан двенадцать лет назад — прибыл, был принят Его Величеством, и с тех пор старался посещать дворец лишь по строжайшей необходимости. Ему, понимавшему и слышавшему душу сходящего с ума от злобы старика, было тяжело; но епископ заставлял себя не слышать, не чуять. Другие не понимали, но все же чувствовали. Многие и сами становились подобием монарха…

— Нет, я не привык. Потом у короля родился сын и вокруг меня стало пахнуть как в помещении для допросов — застарелым страхом — да, я тогда уже знал, как там пахнет, временами Его Величество брал меня с собой повсюду, в том числе и туда. Потом меня отравили в первый раз — неудачно, и запахи пропали.

Все даже хуже, чем сначала подумал хозяин кабинета. Позже. Ребенку легче распрощаться с тем, что он считает досадным наваждением, подросток может больше понять — и даже осознать, что теряет, но это от него не зависит.

— Вы были одарены щедрее многих, но вас не учили защищаться… Понимаете ли, грехи человеческие могут скверно пахнуть или звучать какофонией, иметь мерзкие цвета или уродливые формы. То как они ощущаются, не так уж важно. Важно, что рано или поздно человек привыкает ко всему, а талант гаснет. Можно уподобить дар ране, открытой и потому чувствительной. Со временем она затягивается кожей, а иногда кожа лишена всякой способности чувствовать боль. Господь дает нам глаза, чтобы видеть, но иногда проще ослепнуть и сохранить разум, нежели видеть и сойти с ума.

— Значит, мне нужен человек, выросший в среде, где его способности могли сохраниться, и впоследствии научившийся себя защищать. Редкое сочетание.

Право, интересно, есть ли потеря, которая обеспокоит гостя? Обеспокоит там, внутри, где летит монета?

— Вы можете выбрать в помощники любого из моих братьев.

— Благодарю вас, это щедрое предложение. Я предпочел бы положиться на ваши рекомендации, Ваше Преосвященство.

— Каким вы хотели бы видеть своего спутника — старым, молодым, упрямым, кротким?

— Пригодным к делу и способным переносить тяготы войны. Включая мое постоянное присутствие. — Кажется, господин герцог не понял, что братья Ордена умеют защитить себя; может быть, потом он задумается, как же при нашем нюхе мы умудряемся успешно иметь дело не с грешниками даже, а с одержимыми и служителями Сатаны. А еще господин герцог, как это часто бывает с людьми его склада, слишком щедро оценивает меру своей собственной греховности. Глупость… и гордыня, которая сама по себе — глупость.

— Я пришлю брата, наилучшим образом соответствующего вашим пожеланиям, — в очередной раз улыбается епископ: он сказал бы «потребностям», но незачем лишний раз дразнить маршала. У Его Преосвященства на примете есть такой брат. И мы все-таки Орден проповедников. Господину герцогу проповеди пойдут на пользу. Но не те, что читаются с амвона. Делом и личным примером, как требует от нас Устав. — Будьте внимательны к его скромным нуждам.

— Не беспокойтесь, Ваше Преосвященство, его благополучие мне слишком выгодно.

«Все критяне лжецы. Этот знаменитый парадокс содержит ложное утверждение, но вовсе не то, о котором обычно думают. Не только критяне — лжецы. Все лжецы. Наши глаза и память лгут, выдавая незнакомое за привычное, заставляя видеть и помнить то, что мы хотим, а не то, что было. Возможно, это наследие Падения. Адам и Ева, попробовав от плода познания, попытались спрятаться, ибо убедили себя, что могут скрыться от Бога. Они „забыли“, что Он ведает все.