Стальное зеркало - Анна Оуэн

— Слушаю вас, синьор Петруччи.

— Дело в том, что в ходе предыдущих экспериментов, у меня возникло предположение, что боль — это просто то сильное ощущение, которое легче всего вызвать в любое данное время в любом данном месте. Боль надежна, а в опасном деле торговли с чертом скорость, надежность и соблюдение одного и того же проверенного ритуала — самые важные вещи. Но коль скоро мы знаем, что это не Сатана, и у нас есть время и средства — почему бы нам не испробовать иные сильные чувства? В первую очередь — плотское наслаждение. Но мне для этого нужно слишком много привходящих условий.

— Любой из моих бестолковых сыновей в вашем полном распоряжении, синьор Петруччи, — смеется Джулио Чезаре.

Однако, забавные идеи приходят в голову многоуважаемому ученому. Впрочем, попроси он голову кого-то из детей Варано на блюде, хозяин отдал бы. Кроме младшего… да нет, и младший такой же как остальные, просто юность чуть более мила, чем зрелость. А тут и вовсе безобидное дело. Даже приятное.

— Замечательно, — снова ожил сиенец. — Тогда первый опыт я поставлю здесь же и до отъезда. Не огорчайтесь, если ничего не получится — как видите, от ошибок тоже бывает польза. Но если мы сумеем изменить характер пищи… во-первых, скорее всего, на той стороне зеркала нам будут благодарны — а это многого стоит — а во вторых, после этого к нам не сможет придраться никто. Никакая власть.

— Да, это действительно было бы великолепно…

— Ну вот мы и попробуем. А если не выйдет, мы попробуем что-нибудь еще. — синьор Петруччи смотрит сквозь ветки на солнце, — Всегда есть что-нибудь еще, синьор Варано. Всегда.

Рома — слишком тесный, слишком людный город. Даже если не зевать, не считать ворон, воробьев и голубей, во все стороны сразу не углядишь. Пешие и всадники, лоточники и торговцы с телегами, каждый куда-то торопится; а уж если знатные господа соизволят ехать процессией, то всем остается любоваться и ждать, не приближаясь — то есть, или вовсе убраться с улицы, или, если повезет, прижаться к стене и надеяться, что не заденут, не столкнут в канаву, не вывернут сверху на голову горшок, лохань или просто кучу мусора. Горожане даже не в десятом, в сотом поколении и то ухитряются натыкаться друг на друга, ссориться или попросту браниться вслед обидчику.

Виченцо Корнаро не любил Вечный Город, а по поводу его вечности и гордыни имел свое весьма нелестное мнение, которое, впрочем, обычно никому в Роме не высказывал. А сейчас вот хотелось — первым встречным, прохожим и проезжим, толстой матроне с тощей служанкой, долговязому аптекарю с кругленьким подмастерьем, напыщенному секретарю кого-то из церковников. Это усталость. Просто усталость, которой больше, чем нужно. Она обостряет слух и нюх, отращивает на затылке пару лишних глаз, но заставляет лязгать зубами и рычать по каждому поводу. У толпы было множество недостатков и единственное преимущество: здесь его не выследят, а если выследят, так не возьмут.

В такой толчее человека, если он примет хоть какие-то меры предосторожности, очень трудно узнать — и за ним невозможно удержаться. Единственный мало-мальски надежный способ поймать: понять, куда он идет, и устроить засаду. Но сейчас и это исключено. Если бы слуги Его Святейшества считали, что в доме синьора Петруччи имеет смысл устраивать засады, Корнаро — да и хозяина дома, да и не его одного — давно бы не было в живых.

Виченцо Корнаро и сейчас не пошел бы туда сам, но на обмен сигналами через книжную лавку, на выбор подходящего места ушло бы несколько дней, может быть, неделя. А у него нет недели. У него нет и нескольких дней. Он приехал в Рому вчера и сегодня его догнало письмо из дома. Простое, короткое, очень резкое — его дядя, глава семейства Корнаро, советовал племяннику исчезнуть. Зарыться в землю. Пропасть. И ни в коем случае не возвращаться в Венецию. Потому что Его Величество Тидрек крайне недоволен неудачей в Орлеане и еще более недоволен тем, что о его заказе стало известно всему континенту.

Виченцо подозревал, что его будут искать и в Роме, как его искали в Толедо. Полный подробный список примет, часть мест, куда он действительно мог бы пойти. Искали отчего-то аурелианцы, люди маршала Валуа-Ангулема, уже недели две как. Первая ищейка маршала попыталась встать на его след в начале июля. Это было по меньшей мере неожиданно. Впрочем, за последнюю пару месяцев случилось слишком много неожиданных событий. Где-то, когда-то — пока Виченцо был в Картахене? еще раньше? — все начало валиться из рук, начало и заканчивать не собиралось. Обвал. Самое досадное — Корнаро не знал, кто стронул первый камень. Хейлз, Кабото, король Тидрек, еще кто-то? Синьор Петруччи, в конце концов? Он мог быть уверен лишь в себе самом, но никто не собирался верить ему. Не видели оснований, или попросту не хотели, невыгодно было.

Слишком много «но», «или», «может быть»…

Как и почему противостояние Ромы и Каледонии обернулось союзом? Не только почему и как — когда. Если все, начиная с синьора Петруччи ошиблись, а два герцога заключили перемирие или тайное соглашение еще тогда, весной? Деньги ушли как вода в песок, но это деньги короля Тидрека, а вот расчеты были общие. На то, что убийство состоится. На то, что король Людовик припишет, не сможет не приписать убийство папского посла герцогу Ангулемскому. На то, что после этого тройной союз Ромы, Толедо и Аурелии прикажет долго жить так или иначе.

Судя по тому, что неделю назад говорили в Картахене, этот союз грозил разрастись на половину Европы, захватив еще и Каледонию, а, возможно, и Данию. Умирать он не собирался. Наоборот, окреп после заключения брака между девицей Рутвен и господином послом Корво. Изумительный трюк эта женитьба. Девица — хоть и не по крови, но родня и Стюартам, и армориканской династии, а скоро будет в ближайшем родстве еще и с Меровингами. С какой стороны ни взгляни, не девица — а клад, залог таких союзов, о которых только мечтать… и опекунша, армориканская королева, и король Людовик отдают ее сыну Его Святейшества. Конец света… или начало другого света. Потому что наследник аурелианского престола, глава побочной ветви той же династии — теперь родич не только каледонскому адмиралу, но и ромейскому послу. И все они вместе — королю и будущей королеве Аурелии. Большая дружная семья.

На месте франконских, арелатских и альбийских монархов Корнаро бы уже по потолкам бегал, гадая, куда развернется этот левиафан.

На месте Тидрека — тем более. И вообще у всех в этой истории есть куда более важные дела, чем поиск его собственной, весьма скромной на этом фоне персоны.

Он добрался до места, вернее, почти до места — и остановился. Купил лимонную льдинку у уличного продавца, простое смешное изобретение. За ним никого не было. Может быть, пустая предосторожность — за эти полтора дня он ни разу не ловил на себе неправильных взглядов, не ощущал чужого внимания — но репутация и жизнь синьора Петруччи стоят того, чтобы лишний раз о них позаботиться.