Родная старина - В. Сиповский

Вторая война Хмельницкого с Польшей

Первые дни по заключении Зборовского мира были счастливейшим временем на Украине. Народ искренно верил, что наступила пора свободы; что ни панов-католиков, ни жидов, ни ксендзов больше не будет на Русской земле. Вероятно, в это время сложились радостные стихи украинской думы: «Были страшные времена; никто не приходил спасать украинцев, никто не подавал воды омыть кровавые раны наши, а теперь прошли грозные невзгоды… Нет лучше, нет краше нашей Украины: нет на ней пана, нет жида, не будет и унии!»

Из каждого местечка, из каждого села, где проезжал Хмельницкий, – отовсюду население выходило навстречу, раздавался колокольный звон, и русский люд, по старому обычаю, с хлебом и солью встречал своего избавителя.

– Радуйтесь, – говорил он, – сила русская перевесила польскую: теперь целый свет узнает, что значат казаки!

Но восторги народа недолго длились – скоро настали снова дни скорби и бедствий… Поселяне, находясь в рядах казацкого войска, не пахали весь прошедший год полей.

Хотя война дала всем очень богатую добычу, но она недолго держалась в руках, – разные вещи сбывались за бесценок ловким торгашам и шинкарям [кабатчикам], а между тем хлеб поднялся страшно в цене, и бедным людям пришлось очень круто. Скоро поняли, что и Зборовскому договору не очень-то можно радоваться…

Распустив свое ополчение осенью 1649 г., Хмельницкий принялся устраивать Малороссию. Он старался из поместий знатных украинских панов, особенно врагов русской народности, вроде Иеремии Вишневецкого, набрать побольше крестьян в реестровые казаки, чтобы избавить их от преследований. Записал в реестр Хмельницкий значительно больше народу, чем следовало по договору; казак вступал в казацкое звание со всем семейством и имел двух подпомощников, конного и пешего, кроме работников. Сверх того, было двадцать тысяч казаков в запасе. Каждый реестровый казак делался полным собственником известного участка земли, каким он прежде пользовался у помещика. Кроме того, у панов были отобраны целые волости и отданы в пользование разных казацких чинов, пока они исполняли свои обязанности («ранговые поместья»). Все староство чигиринское отдано было на гетманскую булаву, т. е. на содержание гетмана. Чигирин стал как бы столицею Малороссии. Всю страну Хмельницкий разделил на 16 полков; из них каждый занимал известную область с полковым и сотенными городами и селами. Во многих городах Хмельницкий по-прежнему оставил для мещан прежнее самоуправление и самосуд по «Магдебургскому праву» (например, в Киеве, Нежине, Чернигове, Новгороде-Северске, Стародубе и др.).

В то время как Хмельницкий занимался устройством края, народное недовольство усиливалось. Дороговизна поднялась небывалая, а тут надо было еще платить татарам за их услуги. Хотя Богдан сверх несметной военной добычи переплатил им огромные деньги, но насытить алчность хищников было трудно. Пришлось обложить поголовно весь русский народ, чтобы уплатить им; а они, не довольствуясь этим, ничем не стесняясь, хозяйничали на Украине, даже уводили в плен женщин… Но недовольство народа перешло в негодование, когда Хмельницкому, по договору, пришлось многих своих бывших сподвижников-казаков обращать по-прежнему в панских крестьян. Хотя он записал в реестр гораздо больше, чем следовало, даже позволил, кроме реестровых, образовать охочие казацкие полки, но все же значительная часть населения, принимавшая участие в борьбе, но не вошедшая в реестр, должна была под именем «посполитых» вернуться к своим плугам, опять работать в панской неволе. Хмельницкий принужден был выдать универсал (указ), где приказывал всем не вошедшим в реестр «повиноваться своим господам под страхом смертной казни». В королевском универсале жителям Украины объявлялось даже, что в случае сопротивления хлопов владельцам коронное войско вместе с запорожским будет действовать против мятежников, как против неприятелей.

– Как! – кричал народ в негодовании. – Где же обещание гетмана? Разве мы не были казаками?!

Тут только народ стал понимать истинное значение Зборовского договора, которым обеспечивались лишь выгоды нескольких десятков тысяч казаков, а не всего украинского народа. С этой поры Хмельницкий стал утрачивать любовь и доверие народа… Хлопы наотрез отказывались служить панам. Большая часть панов, вздумавших было вернуться в свои имения, должны были спасаться бегством; иные же богатые и знатные, вообразив, что они могут по-прежнему забрать в руки крестьян и даже совершить расправу над непокорными, возвращались с вооруженными отрядами в свои поместья и начинали творить суд и расправу…

Памятник Богдану Хмельницкому в Киеве

– Прежние беды рушатся на наши головы, паны уже начинают мстить нам и мучить нас! – с гневом и отчаянием говорил народ.

Буйство, мятеж, всякие насилия беспрерывно вспыхивали то там, то здесь. Хмельницкий думал суровостью положить конец всему этому, стал казнить непокорных, вешать их…

Это совсем уронило его в глазах народа; на него стали смотреть, как на предателя, заодно с ляхами гнетущего народ… Самое имя Хмельницкого, произносимое раньше с благоговением, стало у многих предметом презрения… Положение его становилось крайне затруднительным: хлопы составляли шайки гайдамаков, и он не мог помешать им; помещики искали защиты у него; говорят, огромная толпа народа явилась даже к нему и укоряла его.

– Так ты нас покидаешь, – кричали иные из них, – покидаешь тех, кого обязан защищать и не давать в обиду панству! Разве ты слеп и не видишь, что ляхи тебя обманывают, хотят тебя поссорить с верными воинами… Поступай, как знаешь. Если тебе нравится неволя, оставайся в ней, а мы выберем себе другого старшого, который лучше тебя постоит за нас.

Особенною любовью народа в это время пользовался отважный и непреклонный полковник Нечай, стоявший всегда против всяких сделок с поляками.

В 1650 г., когда Хмельницкий собрал в Переяславле общую (генеральную) Раду, ему пришлось встретить большие затруднения, да и сам он, очевидно, вполне сознавал всю непрочность Зборовского договора. Он даже откровенно высказал это королевскому послу:

– Паны поддели меня. По их просьбе я согласился на то, чего исполнить никак не могу. Подумайте сами: сорок тысяч казаков, а с остальным-то народом что я буду делать? Они меня убьют, а на поляков все-таки подымутся!..

Не думали и поляки исполнять заключенного договора. Когда прибыл в Варшаву киевский митрополит Сильвестр, чтобы занять место в сенате по договору, – отцы бискупы [католические епископы] выказали сильнейшее негодование: они и мысли не хотели допустить, что с ними рядом будет сидеть схизматик, и заявили, что оставят сенат, если будет сюда допущен враг Римской церкви. Митрополит так и уехал из столицы ни с чем.

Хмельницкий в это время сильно добивался помощи у Москвы и негодовал на крайнюю сдержанность и осторожность ее.

В декабре 1650 г. послы Хмельницкого явились в Варшаву и предъявили сейму требование, чтобы уничтожена была уния; чтобы важнейшие чины Польского государства скрепили Зборовский договор и чтобы четыре знатнейших пана и в числе их Иеремия Вишневецкий жили в своих украинских имениях без военных отрядов, как бы заложниками мира и проч.

Это посольство вызвало сильное негодование у польских сановников: их гордость и слепая религиозная ревность были очень оскорблены требованиями казаков. 24 декабря на сейме война была решена единогласно и постановлено собрать посполитое рушение.

Вся Польша вооружалась. Папа прислал королю свое благословение, мантию и освященный меч, а всем поднимающимся на брань против схизматиков посылал отпущение грехов. Это воодушевило поляков. На Украине также готовились к борьбе, тоже придавали ей священное значение. Приехал из Греции Коринфский митрополит; он опоясал Хмельницкого мечом, который был освящен на Гробе Господнем… Но все же на этот раз прежнего воодушевления не было; народ уж не верил так в своего вождя, как прежде, негодовал на него за потачку панам, за казнь некоторых храбрых казаков, да и многим уже не по душе был союз с татарами, которые позволяли себе творить на Руси всякие насилия.

В феврале 1651 г. началась война, – началась неудачно для казаков: поляки уничтожили трехтысячный отряд их в местечке Красном (в Подолии). Дело было в Прощеное воскресенье ночью. Казаки сильно подгуляли: одни спали, а другие беспечно веселились. Поляки нагрянули врасплох, изрубили пьяную стражу и ворвались в город. Жители ударили в набат. Храбрый полковник Нечай в это время пировал…

– Гей, Нечаю, утикаем (бежим)! Ляхи! – кричали казаки, прибежавшие впопыхах к своему начальнику.

Спастись бегством еще можно было, но удалой полковник, разгоряченный вином, вскочил из-за стола и закричал: