"Вельяминовы" Книги 1-7. Компиляция (СИ) - Шульман Нелли

Закончив совещание, Федор подозвал сына:

- Беги домой, милый. Завтра мы не только на Хитровку отправимся, но и в твою Рогожскую слободу. Будем ее во второй раз прочесывать. Выспись, - он увидел грусть в лазоревых глазах Коли и потрепал его по плечу:

- Не волнуйся. Вы хорошо поработали, но надо забросить более частую сеть, - Федор предполагал, что данные полицейской регистрации могут быть неполными. Он слишком хорошо знал, как некоторые его сослуживцы любят золото.

Отец собирался ночевать здесь, в полицейском управлении. Ему готовили комнату. Коля, облегченно, подумал:

- Слава Богу. Хотя бы не надо ему объяснять, куда я, на ночь, глядя, собрался.

Юноша доехал в казенном экипаже до Остоженки и быстро помылся. Вечер был тихим, теплым. Коля выбрал светлый костюм из чесучи, взял шляпу и завязал кремового шелка галстук.

- Это Хитровка, - напомнил себе он, - надо одеться скромнее…, Но во что? - юноша оглядел гардеробную:

- У меня подходящего ничего нет, и вдруг она придет…, - у Коли не было оружия. В его экспедиции револьверы не выдавали.

- Я не буду гулять, - успокоил себя Коля и сбежал по лестнице, - зайду в трактир и выйду обратно.

У него при себе имелся золотой хронометр. Жандармский пост на ночь снимали. Коля сунул связку ключей в карман. Он полюбовался большой, бледной луной, в белесом, летнем небе, прямо над куполами храма.

- Господи, помоги мне, - Коля перекрестился и понял, что краснеет. Он легкой походкой пошел на восток, к Красной площади, Варварке и Китай-городу.

По дороге на Хитровку дочь молчала, положив на колени бархатный ридикюль. Внутри лежала икона времен царя Ивана Грозного, мученицы Вера, Надежда, Любовь и мать их София. Образ Григорию Никифоровичу привезли из разоренного скита на Керженце. Волков не мог поместить его в домашнюю молельню. Иконы касались руки никонианских чиновников. По законам раскола она была осквернена и непригодна для молитвы.

- Отдам его Николаю Федоровичу, - Люба взяла икону из комода, - надо же как-то…, - Волкова усмехнулась, - оправдать то, что я его в трактир пригласила.

Волков, нахмурив брови, изучал телеграмму из столицы.

- Любушка, - осторожно сказал Григорий Никифорович, - что он никонианин, это не страшно…, Дитя мы в истинной вере воспитаем, но служба его…, - как сообщали знакомые в столице, Воронцов-Вельяминов трудился в Третьем Отделении его величества канцелярии. Чиновник занимался искоренением старообрядчества и сектантства. Отец его был юристом, тайным советником, брат, инженером.

Любовь Григорьевна подняла изящную бровь: «Папа, хоть бы он был главой Священного Синода, -красивые губы улыбнулись, - ребенок об этом никогда не узнает. За наши деньги они, - женщина брезгливо мотнула головой в сторону улицы, - любую бумагу выпишут. И что я венчалась, и что дитя в единоверческой церкви крестили. Псам алчущим, - женщина надела шляпу, - только плати. Ради золота они на все готовы. Мальчику скажем, что его отец умер. Или девочке, - она прошла в гардеробную и взяла хрустальный флакон с духами.

- Упрямица, - пробормотал Волков, - впрочем, мы все такие.

Любовь Григорьевна высунулась из гардеробной: «Папа, ему двадцать три года, ты читал. Молодой, здоровый, красивый юноша. Он в меня влюблен, сразу видно, - женщина хихикнула.

- Когда я удостоверюсь, что все прошло удачно, - женщина повела рукой, - река его спрячет. Он болтать не будет, я все-таки раскольница. На службе его за такое не похвалят, - заключила дочь.

- В любом случае, - сварливо заметил Григорий Никифорович, расчесывая седую бородку, - я на него должен посмотреть, милая.

Старик задумался: «Судя по всему, они в семье неглупы, много добились…, Нам нужна хорошая кровь, милая, - он полюбовался дочерью. Любовь Григорьевна надела шелковое платье цвета голубиного крыла, отделанное черным кантом, дань трауру. На серой шляпе виднелся пучок черных перьев, на шее поблескивали жемчуга с тропических морей. Колец она не носила, браслетов тоже.

- Посмотришь, - уверила его дочь, - для того мы в трактире встречаемся.

Можейко был подставным владельцем. Мещанин каждый год получал круглую сумму за имя, значившееся, в документах, лежавших в городской управе. Он исправно платил подати. Полицейские заглядывали только в главный зал трактира. Здание стояло в самом центре Хитрова рынка, но внутри все было благопристойно.

Ребята Григория Никифоровича следили, чтобы оборванцы, кишевшие на рынке, не переступали порога заведения. Любой, зашедший сюда человек, ничего подозрительного бы не увидел. В большом зале, за деревянными столами, распивали чай торговцы. Кипел самовар, на видном месте висело разрешение на торговлю спиртным, однако посетители были людьми спокойными. Редко кто заказывал больше одной бутылки. К водке подавали печеные яйца, крепкие соленые огурчики и знаменитые на всю Москву пироги. В обеденное время, не брезгуя Хитровкой, сюда заходили даже денежные тузы, с торговой, чинной Ильинки.

Постные пироги, с капустой, грибами, зеленым луком, рыбой, и скоромные, с куриной печенкой и мясом, десяток мальчишек разносил по всем окрестностям. Парни, кроме пирогов, занимались еще и делами благодетеля. Они держали ухо востро, запоминая, какие новые лавки открылись и кто, за обеденным столом в конторе, начинал хвастаться особняком, долями в сибирских рудниках или в железных дорогах.

Кроме большого зала, разделенного на кабинки, кухни и холодного отхожего места, в трактире Можейко больше, на первый взгляд, ничего и не было. Полицейские не знали о громадном, в три этажа подвале. Туда вели тщательно спрятанные, тайные лестницы. Внизу имелись хитрые комнаты, с проверченными в стене дырками, обставленные парижской мебелью. В прошлом году, в одной из спален сделали фотографические карточки известного пароходного магната с Волги. Увидев снимки, промышленник побледнел. Он был рад заплатить большое отступное, и отказаться от планов по строительству новой, паровой флотилии.

- Не надо, Иван Алексеевич, - почти ласково сказал Волков, рассматривая фотографии, - не надо, как выражаются американцы, демпинговать. Пусть сохранится здоровая конкуренция. Не след перебегать другим дорогу. Новые корабли вам ни к чему.

Волков поднес к глазам волжанина карточку: «Иначе завтра пакет получат в «Московских ведомостях». Между прочим, - Григорий Никифорович откинулся на спинку уютного кресла, -девочка, подвергнутая, вами, уважаемый, отвратительному насилию, побывала у врача. У меня в папке лежит медицинское заключение, и ее показания, данные в присутствии матери, вдовы, владелицы портновской мастерской…, - он посмотрел на искаженное страхом лицо и заключил:

- Заказ на пароходы вы отзовете. Потеряете неустойку, но это ваши заботы.

Вдова, по возрасту, не трудилась на Григория Никифоровича, а надзирала за девушками. Двенадцатилетнюю дочь она продала за отличные деньги, пожав еще красивыми плечами:

- Надо когда-то начинать. Человек семейный, здоровый. Я ей все рассказала. Она знает, как себя вести, - вдова, за годы жизни в столице, не избавилась от чухонского акцента.

Здесь же устроили каморки для большой игры. Григорий Никифорович держал на Сухаревке несколько подпольных игорных домов, а на Хитровку, привозили тех, кого не собирались выпустить из-за стола живым. Подземные ходы из подвала трактира вели к Москве-реке.

- Внизу я с ним встречаться не буду, - Любовь Григорьевна подождала, пока охранники распахнут дверь экипажа. Отец спустился первым, бодро, несмотря на трость, и подал ей руку. В Петровском парке, рядом с рестораном «Яр», у Волковых стояла элегантная дача. Любовь Григорьевна собиралась отвезти туда Николая Федоровича, на несколько дней.

- Когда мне станет понятно, что все получилось, - она склонила голову, спускаясь по низкой лестнице в полуподвал, - папа о нем позаботится. Был человек, и нет его, - женщина усмехнулась: «Это Москва, никто не удивится. Он жандарм, но это не страшно, - Волкова вспомнила его лазоревые глаза, и томно потянулась, - пусть полиция ищет. Может, и найдут, но к тому времени рыбы им поживятся».