Гойда - Джек Гельб

не должно, – произнёс опричник. – Так тому и быть. Буду и впредь в неведении. В самом деле, ни ты, ни Андрей не проболталися, за что ж вам попадать под гнев царский?

Вяземский, право, не ожидал того услышать и даже замер на мгновение. Премного озадаченный, но и премного возрадованный такому настрою Фёдора, Афанасий глядел на Басманова вовсе иными глазами. Когда тот поднялся со своего места, то же сделал и князь. Вяземский проводил гостя, да пред тем, как расстаться, поклонился, положа руку на сердце. Фёдор ответил коротким кивком и, верно, мыслями был далёк отсюда.

* * *

Солнце занималось всё вольнее, всё величественнее. Злато лучей охватило небеса и лилось сквозь раскрытые окна в царские палаты. Трон был окутан истинным благолепным светом, когда Афанасий Вяземский предстал пред ним. Иоанн приметил слугу и подозвал жестом, едва ли отводя взгляд от окна. Что-то премного занимало государя там, на залитом солнцем дворе.

Опричник подошёл ко владыке и склонился в почтительном поклоне. Иоанн указал на окно. Вяземский пытался понять, что же так занимало царя, не находя ничего примечательного в пыльной дороге да старом крестьянском мужичке, стоявшем посреди дороги в лохмотьях. Холоп закинул голову вверх и даже не выглядывал ничего в небе – очи его были закрыты. Так и стоял старик, сжавши кулаки, насилу сохраняя пост свой и всё вглядываясь незрячим взором куда-то ввысь.

– Жажду узреть то, что зрит он, – молвил владыка, наблюдая за полудурком.

Вяземский невольно вскинул брови, и тихий выдох сошёл из груди опричника.

– Быть может, великий царь, что он вовсе ничего и не видит, – молвил Афанасий, пожав плечами.

Иоанн усмехнулся.

– А это и впрямь было бы славно, – ответил государь и, будто бы уж отойдя от чёртова видения, направился к трону. – Что же нынче?

Афанасий покорно последовал за владыкою.

– Всё идёт своим чередом, – с поклоном молвил князь, – ко сроку всё успеется. Ежели бы мне кого в подмогу дали, на сборы да на сам путь морем, уж наверняка всё успеется.

Низкий смех прервал речь опричника. Иоанн подпёр голову рукой, глядя на Афанасия.

– И кого же послать с тобою за сине море? – вопрошал царь, поглядывая на перста свои драгоценные.

Вяземский же, напротив, можно подумать, ничего забавного и не видел. Он пожал плечами, точно прикинув в уме, да ответил:

– Да кого угодно, царе, с живым умом, смекалистым. Кого-то, кто хоть малость сведущ в латыни, да умеет лить речь свою звонким ручьём, да видом не был угрюм, словно зверь.

– Кого-то, кто дорогу водою перенесёт, не ублевавшись? – вопрошал владыка, поведя бровью.

Улыбка не сходила с уст царя, но полнилось за нею многое. Вяземский поджал губы, глухо усмехнувшись. Иоанн предавался сладкому удовольствию, уж наверняка прознав, что разгадал игру опричника.

– Нет уж, – отмахнулся царь, вновь обращая томный мрачный взор на злато собственных колец.

Жар солнечного света объял драгоценный металл, играя переливистыми бликами, будто путаясь в гранях рубинов и сапфиров.

– Фёдора я оставлю подле себя, – молвил наконец Иоанн, обращая взор на Афанасия. – Прошлым летом я дал слабину, и чем всё обернулось?

Вяземский сглотнул, неволею прикрывая шрам на своей кисти. Грубый рубец и по сей день тревожил ознобом али судорогой, да и в бою больно крепкий хват припоминал ту злосчастную поездку.

– Нынче ежели вас постигнет неудача, – молвил царь, – не хватит сил истерзанной душе моей простить. Ни его, ни тебя, Афоня. В тот раз ты подвёл меня. И на кой же чёрт в такой светлый день ты подымаешь эту грязь из моей памяти?

– К милости взываю, великий… – но не успел Афанасий и взмолиться о прощении, как царь прервал его жестом.

Князь отдал низкий поклон и уж уразумел, что на сём доклад его окончен.

* * *

В кремлёвских погребах стоял приятный холод. Меж рядов царских вин да прочих напитков крепких, забойных шнырял суетливый люд. Крестьяне шустро рыскали, торопливо. Нынче надобно было как можно скорее довершить приготовления к царскому пиру. Какой-то шустрый мальчуган – и как он поспевал повсюду? – возвестил о прибытии царского кравчего.

Пуще прежнего всполошились холопы, боясь оплошать пред Басмановым.

Много нового люду прибыло, да те уж наперёд слыхивали – кто таков Басманов и что спуску не даст никому. Быть может, с сего-то перепугу крестьянин и пролил вино – ручка кувшина выскользнула прямо из-под ладони. Пущай бы то рухнуло под ноги любому стольнику али холопу, но нет же – то пало под ноги Фёдора Басманова. Царский кравчий не медлил и хлёстко огрел по лицу нерадивого.

– Помилуйте, боярин! – взмолился кто за холопа. – Он в стольниках совсем недавно!

Басманов замахнулся да стегнул об пол, лишь больше гневаясь с сего прошения.

– Как звать, откуда? – вопрошал Фёдор, скручивая хлыст кольцом.

– Ерёма, боярин, – ответил холоп, прикрывая лицо, разбитое в кровь, – со Старицы я.

Фёдор глубоко вздохнул, пристально оглядывая прочих.

– Живо прибрать всё, али шкуры с вас, бесов, спущу! – грозил Басманов, прищёлкнув пальцами.

Суета занялась такая, что пуще прежнего. Сам же Басманов зорким взором всё следил да приглядывал за нерадивым крестьянским народом.

* * *

В кабаке шумела пьянка, когда паренёк – кто-то из крестьянских, сразу по нему видать, переступил порог. Явился он не один, привёл с собою девку разудалую, с косою до пояса. Под броским платьем её рисовались телеса, глаза поблёскивали, поглядывая из стороны в сторону. Улыбка с уст девичьих не спала, как завидела пришлая пирующих опричников, верно, даже напротив, улыбнулась она пуще прежнего. Вместе со спутником своим отдала поклон, приступаясь мягкою походкой к пирующей братии.

Фёдор прибрал струны звонких гуслей, поглядывая на парочку, подошедшую к их столу. Малюта оторвался от выпивки, видя знакомое лицо – паренёк был из людей Скуратова.

– Вечер добрый, бояре! – молвил холоп, кланяясь да представляя мужикам спутницу свою. – Гляди-ка, Лукьяныч, какую красу нынче повстречал подле Рыбного переулка!

Григорий ухмыльнулся, оглядывая девку. Она молча поклонилась, смотря на опричников вскользь. Ох и оживилася же братия, завидев её, и загорелись глаза их, и было в том не лишь похоть, да точно насмешка, едкая, лютая.

Сама же девица не смутилась ни одному мужскому взору, но едва встретилась взглядом с Алёною, так обе они точно оторопели. Хозяйка кабака сидела подле Штадена, и немец завлёк её в лёгкое объятие. Узнались давние знакомые, в том не было сомнения, но обе виду не подали.

Меж тем же Малюта с лукавым прищуром утёр усы от вина да всё приглядывался.

– От нынче никакой девахи не сыскать! И где ж ты пропадала такая вся? – молвил Григорий,