Гойда - Джек Гельб

Фёдор метнул короткий взор на государя, и Иоанн ответил коротким кивком. Заручившись сей поддержкой, молодой Басманов лихо да пронзительно присвистнул. Прежде чем кто успел опомниться, в воздухе встал лай.

Ворота, смежные с оградою для боя, приотворились, спуская собачью свору. Звери ворвались, мечась в ограде. Лишь две души ведали, что сему суждено свершиться, иные же предстали пред лютой жестокостью, с которой животные вгрызлись в здорового чужака.

Немец же лежал ничком на земле. Либо он не спешил, либо ему попросту не было сил нынче подняться. Заслышав шавок, Генрих едва-едва улыбнулся сквозь кровь. Собаки узнали Штадена и посему не нападали на него. Здоровяк их много больше занимал, тем паче что тех коротких мгновений его оцепенения с лихвой хватило, чтобы мёртвой хваткой вгрызться в него.

Морозов оглянулся на владыку, и уж было опричник набрал воздух в грудь, чтобы распалиться негодованием, как с первого взгляда было видно – то было с дозволения, ежели не прямого приказа царского. Иоанн широко улыбался, и жаркий пыл очей его всё боле и боле делался живым, покуда несчастный здоровяк обращался обезображенной грудой мяса. Сухая пыльная земля жадно глотала его кровь и покрылась чёрными пятнами.

Генрих, пущай и не без труда, поднялся на ноги и опёрся рукою об ограду – вторая безжизненно висела и, к холодящему ужасу, казалась чуть длиннее, нежели до схватки. Тем не менее немец стоял на ногах, пущай и шатко, а враг раздирался голодною сворой собак.

Морозов злобно глядел вниз и резко вздрогнул, когда чья-то рука опустилась ему на плечо.

– А я ж от чистого сердца готов был уплатить, – молвил Фёдор. – Хоть как-то скрасить горе поражения.

Михаил усмехнулся, сплюнув на пол.

– А ты подлый чёрт, Басманов, – бросил Морозов, толкнув Фёдора в плечо.

После сего Михаил отдал поклон царю да спешно пошёл вон. Кому-кому, а ему уж точно неча было глядеть боле. Фёдор с усмешкою принял те слова да смотрел вслед опричнику.

* * *

Генрих зашипел от боли, когда Алёна затягивала перевязь на его плече. Девушка хмуро оглядывала тело опричника. На нём уж выступили кровавые подтёки, а каждый вздох отдавал хрипом.

– Живой? – вопрошал Басманов, переступая порог покоев немца.

Генрих усмехнулся, глядя исподлобья, да кивнул. Басманов поставил два ведра с чистой водою подле Алёны.

– Лучше бы выпивки принёс, – вздохнул немец. – Ты кравчий, в конце-то концов!

Фёдор усмехнулся бодрости духа друга. Было что-то во взгляде его, какое-то живое упоение битвой. Глаз залился кровью, но взор был уставлен куда-то в тёмный угол под потолком, под каменным сводом. Видать, пылкость, не остывшая ещё с бою, пьянила, притупляла ту боль, которая, несомненно, терзала Генриха изнутри.

– Сукин ты сын, – усмехнулся Басманов, отходя к выходу.

Алёна обмочила полотенце в чистой воде, отирая тело Штадена. Фёдор заверился, что коли того и выходит кто, так то будет эта Алёна, явившаяся из ниоткуда. Басманов отправился в погреб. Спустившись по холодным ступеням, Фёдор застал крестьян врасплох. Стольники да прочая прислуга подорвались со своих мест – кто где сидел – кто на скамьях, а кто и вовсе на голом полу. Басманов окинул беглым взглядом здешних слуг да приметил нечто, что смутило кравчего. То была бочка, стоявшая будто наготове, выставленная из ряда.

– Это ещё что? – вопрошал Фёдор, подступаясь к бочке.

– То к царской трапезе, боярин, – лепетал худощавый долговязый холоп.

Басманов свёл брови, подивившись, однако, что будто бы владыка столь рано уж отдал приказ о приготовлении к трапезе, а тем паче что сей приказ обошёл стороною царского кравчего.

– Пришлые уж страшились оплошать, от спозаранку всё и готовили, – доложил холоп, видя смущение на лице Фёдора.

– Кто нынче прислуживает при столе? – Басманов резко отстранился, пристально глядя на холопа.

– Так это, как его?.. – Холоп сглотнул, силясь припомнить имена, и Фёдор опередил его.

– Ерёма небось? – спросил Басманов и, не дожидаясь ответа, бросился прочь.

В мгновение взмыв по ступеням, Фёдор задел плечом дверной косяк. Будто вовсе не чувствуя удара, он летел дальше. Забываясь в этой спешке, он миновал коридор, бросившись ко светлой палате, где едва-едва занялась трапеза.

То лицо, отмеченное поперечным шрамом, и впрямь маячило тут, подле владыки. Стоило Басманову явиться, как всё настроение царя переменилось. Иоанн пристально посмотрел на опричника. Царица с царевичами взволнованно глядели, не ведая, что нынче грядёт. Юноша щёлкнул рындам и жестом повелел схватить холопа. Ерёму заломали в один миг, выкрутив ему руки со страшной грубостью. Сам же Фёдор подступился ко столу, глядя на вино.

– Кому и чем служил ты доныне, пёс? – строго вопрошал Басманов, беря царскую чашу со стола. – От чёрта с два ты в стольниках ходил – давно бы тебя розгами забили за работу такую!

– При князе Горчакове, боярин, смилуйтесь! Мясником служил! – взмолился Ерёма, срывая голос от боли.

– Стало быть, Горчаков тебя подослал, как крысу чумную? – вопрошал опричник, поднося чашу к себе.

– Пощади, царь-батюшка, не губи! – вновь восклицал холоп. – Скверный раб я твой, но покорный, верный!

– Либо ты донельзя криворукий, либо ты обманом навязался в стольники, чтобы царя сгубить, – произнёс Басманов, глядя на тёмное вино, что ласкалось в хладных объятиях златой чаши.

Царевичи затаили дыхание, в ужасе переглянувшись меж собой, едва заслышали грозные слова. Фёдор протянул чашу холопу. Рынды освободили Ерёме одну руку. Крестьянин ухватил чашу и испил до дна без малейших раздумий под пристальным взором владыки да кравчего его.

Холоп отдал чашу Басманову, а сам склонил главу, боясь поднять очи. Несколько мгновений стояло тяжёлое безмолвие. Прошло слишком много времени. Фёдор свёл брови, заглядывая в лицо холопа. Крестьянин не предался никаким тяготам яда. Басманов пуще прежнего нахмурился, возвращаясь ко столу. Под пристальным взором государя Фёдор вновь наполнил чашу вином. Бросив косой взгляд на холопа, что стоял ни жив ни мёртв, опричник поднёс чашу столь близко, сколь было возможно, чтобы услышать запах.

Тихо хмыкнув себе под нос, Фёдор пригубил, испив маленький глоток, и весь обратился своим чувствам. Раздался тихий, низкий смешок владыки.

– Значится, – протянул Иоанн, жестом веля воротить его чашу, – парень попросту криворукий?

Ерёма, уж не помня себя со страху, часто закивал. Басманов цокнул да отмахнулся от крестьянина.

– Пошёл вон, – повелел Фёдор, и холоп тотчас же подчинился и как ужаленный дал дёру.

Басманов глубоко вздохнул, беря кувшин с вином, и, обойдя стол, наполнил чаши царской семье, не обделив притом и юных царевичей.

– Так, Фёдор Алексеич, – обратилась царица, когда опричник подался к ней, наливая вина, – уж молвите наверняка