Сёгун - Джеймс Клавелл

Торанага с важным видом ответил им таким же поклоном. Потом, выполнив эту скучную обязанность, дети бросились к нему в объятия, а самого маленького взяла на руки мать.

В полночь Ябу высокомерно прошествовал по двору перед главной башней замка. На постах всюду стояли самураи из отборных частей личной охраны Торанаги. Луна едва светила, наполз туман, звезд почти не было видно.

– А, Нага-сан! В чем дело?

– Не знаю, господин, но всем приказано идти в зал для собраний. Прошу меня извинить, но вы должны оставить мне свои мечи.

Ябу вспыхнул, возмущенный таким неслыханным нарушением этикета, но тут же поостыл, почувствовав холодную напряженность юноши и нервозность стоящей рядом охраны.

– А чей это приказ, Нага-сан?

– Моего отца, господин. Так что извините. Если не хотите идти на собрание – воля ваша, но я обязан сказать, что вам приказано явиться без мечей, и, простите, вы должны подчиниться приказу. Прошу меня простить, но я не могу иначе.

Ябу заметил, что у караульной будки, сбоку от огромных главных ворот, уже сложено много мечей. Он взвесил, чем ему грозит отказ, и, решив не искушать судьбу, неохотно оставил свои клинки в общей куче. Нага вежливо поклонился, и сбитый с толку Ябу вошел в огромный зал с окнами-амбразурами, каменным полом и деревянными перекрытиями.

Вскоре собрались все – пятьдесят старших военачальников и семь дружественно настроенных даймё из мелких северных провинций. Все были встревожены и нервно ерзали на своих местах.

– О чем пойдет разговор? – мрачно спросил Ябу, заняв свое место.

Один из военачальников пожал плечами:

– Возможно, о походе на Осаку.

Другой изучающе посмотрел по сторонам:

– Или планы изменились, а? Он собирается объявить «малиновое»…

– Извините, но вы витаете в облаках. Наш господин решил: он едет в Осаку, и все! А вы, Ябу-сама, когда прибыли?

– Вчера. Больше двух недель торчал со своими самураями в маленькой грязной деревне, Иокогаме, чуть южнее ее. Порт прекрасный, но клопы! Ужасные москиты и клопы – в Идзу таких злых сроду не водилось.

– Вы уже знаете новости?

– Вы имеете в виду – плохие? Выезжаем через шесть дней, да?

– Да. Ужасно! Позор!

– Конечно, но то, что произошло сегодня вечером, еще хуже, – мрачно изрек старый вояка. – От меня никогда не требовали оставлять мечи, никогда!

– Это оскорбление! – не без умысла добавил Ябу.

Все посмотрели на него.

– Я тоже так думаю, – нарушил общее молчание седой и суровый Сэрата Киёсио, командующий Седьмой армией. – Я еще ни разу не появлялся на людях без мечей. Я похож на какого-то вонючего торговца! Я думаю… Э-э-э… Приказ есть приказ, но некоторые приказы лучше бы не отдавать.

– Совершенно верно, – поддакнул кто-то. – Что бы сделал Железный Кулак, если бы был здесь?

– Он вспорол бы себе живот, прежде чем оставить мечи! Сделал бы это сегодня же вечером на переднем дворе! – предположил молодой Сэрата Томо, старший сын Киёсио, помощник командующего Четвертой армией. – Хотел бы я, чтобы здесь был Железный Кулак! Он сразу бы смекнул, что к чему, и первым вскрыл бы себе живот!

– Я думал над этим. – Киёсио хрипло откашлялся. – Кто-то должен нести ответственность – выполнять свой долг! Кто-то должен сказать, что сюзерен – это ответственность и долг!

– Простите, но вам лучше придержать язык, – посоветовал Ябу.

– Какая польза в языке для самурая, если ему запрещено быть самураем?

– Никакой, – подтвердил Исаму, старый советник. – Я согласен: лучше умереть.

– Простите, Исаму-сан, но в любом случае это наше ближайшее будущее, – выразил свое мнение Сэрата Томо. – Мы подсадные голуби для какого-то подлого ястреба!

– Пожалуйста, придержите все же языки, – повторил Ябу, пряча свое торжество, и осторожно добавил: – Он наш сюзерен, и, пока господин Судара или совет открыто не возьмут на себя полноту власти, мы обязаны ему повиноваться.

В ответ на это Киёсио посмотрел на него, невольно пытаясь нащупать рукоятку меча:

– Что вы слышали, Ябу-сама?

– Ничего.

– Бунтаро-сан сказал, что… – начал советник.

Киёсио вежливо прервал его:

– Простите меня, пожалуйста, Исаму-сан, но что сказал или чего не сказал господин Бунтаро, не важно. Верно то, что говорит Ябу-сама. Сюзерен есть сюзерен. При всем том у самурая есть свои права, и у вассала есть свои права. Даже у даймё, не правда ли?

Ябу оглянулся на него, определяя серьезность вызова.

– Идзу – владение господина Торанаги. Я больше не даймё Идзу – только управитель. – Он осмотрел огромное помещение. – Все здесь, да?

– Кроме господина Нобору, – уточнил Киёсио. Речь шла о старшем сыне Торанаги, которого все не любили.

– Да, так и есть. Ничего, Киёсио-сан, китайская болезнь скоро прикончит его, и мы навсегда распрощаемся с его грязными шутками, – заметил кто-то.

– И этой вонью.

– Когда он возвращается обратно?

– Кто знает? Мы даже не знаем, почему Торанага-сама отправил его на север. Лучше бы он там и оставался.

– Если бы вы страдали подобной болезнью, то не шутили бы так.

– Да, Ябу-сан. Жаль, что он болен сифилисом. Он хороший военачальник – лучше, чем Холодная Рыба, – признал Киёсио, назвав тайное прозвище Судары.

– Э-э-э, – присвистнул советник. – Это ками заставили вас распустить языки. Или саке?

– А может, китайская болезнь? – съязвил Киёсио с горьким смешком.

– Спаси меня Будда от этого! – поостерегся Ябу. – Если бы только господин Торанага передумал насчет Осаки!

– Я бы покончил с собой, если бы это его убедило, – заявил молодой человек.

– Не обижайся, сынок, но ты витаешь в облаках. Он никогда не передумает.

– Да, отец. Но я совершенно не понимаю его…

– Мы все поедем с ним? Те, кто присутствует? – осведомился Ябу немного погодя.

Исаму, старый советник, внес полную ясность:

– Да. Мы поедем как сопровождающие. И две тысячи человек в полном парадном снаряжении. Чтобы добраться туда, нам потребуется тридцать дней. Выезд через шесть дней.

– Времени не много. Не так ли, Ябу-сама? – спросил Киёсио.

Ябу не ответил. В этом не было необходимости – командующий и не ждал ответа. Все примолкли и погрузились в размышления. Открылась боковая дверь, вошел Торанага, сопровождаемый Сударой. Все принужденно поклонились, Торанага поклонился в ответ и сел лицом к присутствующим. Судара, как предполагаемый наследник, устроился немного впереди него, также лицом к остальным. Нага вошел через главную дверь и закрыл ее.

Мечи были только у Торанаги.

– Мне сообщили, что кое-кто из вас говорит об измене, думает об измене, замышляет измену, – холодно обронил он.

Никто не ответил и не двинулся с места. Медленно, неумолимо Торанага переводил взгляд с одного на другого. Все сидели без движения. Потом Киёсио заговорил:

– Могу ли я почтительно спросить у вас, господин, что имеется в виду под изменой?

– Любой, кто ставит под сомнение приказ или решение своего сюзерена, повинен в измене, – бросил ему Торанага.

Спина военачальника напряглась.

– Тогда я виновен в измене.

– Приказываю вам выйти и совершить сэппуку – сразу же.

– Я это сделаю, господин, – гордо ответил старый солдат, – но сначала публично напомню о своем праве произнести речь перед вашими преданными вассалами, военачальниками и…

– Вы лишаетесь всех прав!

– Очень хорошо. Тогда я, как хатамото, заявляю о своей последней воле. У меня за плечами двадцать восемь лет безупречной службы!

– Говорите, но покороче.

– Я скажу, господин. – В голосе Киёсио звучал холод. – Прошу разрешения заявить следующее. Первое: поездка в Осаку на поклон к этому крестьянину Исидо – измена вашей чести, чести вашего клана, чести ваших преданных вассалов, нашим традициям и вообще бусидо. Второе: я обвиняю вас в измене и утверждаю, что вы лишаетесь права быть нашим сюзереном. Третье: я требую, чтобы вы немедленно отреклись в пользу господина Судары и достойно ушли из жизни или обрили голову и удалились в монастырь – это как вам будет угодно. – Военачальник чопорно поклонился и снова сел на землю.

Все ждали, затаив дыхание: невероятное вдруг стало реальностью. Торанага резко бросил:

– Так чего вы ждете?

Киёсио внимательно посмотрел на него:

– Ничего, господин. Прошу извинить меня.

Его сын собрался встать.

– Нет! Я приказываю тебе оставаться здесь! – отчеканил старик. Он в последний раз поклонился Торанаге, встал и с большим достоинством покинул зал. Многие нервно задвигались, но всеобщее волнение и шум снова были перекрыты хриплым голосом Торанаги:

– Может, кто-нибудь еще хочет обвинить меня в измене? Кто осмеливается нарушить бусидо? Кто решится пойти против сюзерена?

– Прошу простить меня, господин. – Исаму, старый советник, произнес это совершенно спокойно. – Но я вынужден сказать, что, собираясь в Осаку, вы изменяете вашим предкам.